- Эй, служивый, подъем! -пьяно пропела Эвелина.
Гоша не шевельнулся. Огни проехавшей машины высветили его
запрокинутый профиль. Стас заметил, что рот у него открыт. Когда загорелся
красный, остановились на перекрестке машины, и стало тихо, Стас явственно
расслышал, что из салона "Мерседеса" раздается тихий унылый щебет,
- У него мобильник заливается, - шепотом сообщил он Эвелине,
- это же надо так крепко вырубиться! - Он дернул ручку, но двери оказались
заблокированы, Гоша, проснись наконец! - крикнул он, приблизив лицо к открытому
окну.
Эвелина отстранила его, сунула в окно руку и щелкнула
зажигалкой перед лицом шофера. В дрожащем свете они оба увидели тусклые
приоткрытые глаза и аккуратную черную дыру посередине лба. Эвелина выдернула
руку из салона и громко, хрипло закричала. Стасу показалось, что его
парализовало и он лишился дара речи. Хотел подхватить покачнувшуюся Эвели ну,
но не мог шевельнуться. Хотел что-то сказать или крикнуть, но вместо голоса
была тишина.
Глава седьмая
Петр Аркадьевич Мамонов сидел не за столом, как обычно, а в
широком кожаном кресле, вальяжно раскинувшись, и, что самое удивительное, курил
сигару. Юля застыла на пороге кабинета.
- Да, я курю сигару, - он счастливо улыбнулся, выпустил
густой клуб дыма, - нечего на меня так смотреть. Сигара не такая вредная вещь,
как сигареты. Главное не затягиваться.
Петр Аркадьевич Мамонов был яростным противником курения,
измучил всех нудными лекциями и запретами, обожал рассказывать, как в бытность
свою студентом медицинского института оставался единственным мальчиком на
курсе, который сохранил в этом смысле невинность и ни разу не сделал ни
затяжки, даже на пьянках в общаге и после занятий в анатомке.
- Ну и как? - спросила Юля, усаживаясь в кресло напротив. -
Вкусно?
- Ничего, - Мамонов раскрошил свою сигару в пепельнице, -
голова немного кружится и тошнит, а так ничего. Терпимо. Нервы успокаивает. Я,
видите ли, очень нервничаю сегодня Юлия Николаевна. По вашей милости, - он
сделал долгую выразительную паузу. Юля тоже молчала, и, не дождавшись от нее ни
слова, он продолжил: - Нет, я, понимаю, тот мужчина с волосами-антеннами, он,
конечно, сумасшедший.
- Есть немного, - улыбнулась Юля.
- Вы вели себя абсолютно правильно. Но что касается
Протопоповой, то с ней еще вполне можно было бы поработать, небольшую
подтяжечку сделать, например.
- Ой, Петр Аркадьевич, - Юля покачала головой, - вы ведь
сами отлично знаете, что нельзя.
- Нельзя терять сразу трех пациентов в день! - Мамонов
неприятно повысил голос. - Объясните мне, почему вы отказали Васильковым?
- Что, неужели все-таки нажаловались?
- Не то слово! Вчера мамаша закатила истерику у меня в
кабинете, кричала, что если ее ребенок что-нибудь с собой сделает, то виноваты
будете вы, доктор Тихорецкая! Вы отняли у девочки последнюю надежду, вы
жестокий, бессердечный человек и не имеете права работать врачом.
- Мадам была одна, без девочки? - быстро спросила Юля и
машинально сунула руку в карман халата за сигаретами, но тут же убрала пачку
назад.
- Ладно уж, курите,- разрешил Мамонов,-вам ведь тоже надо
успокоиться.
- Спасибо, Петр Аркадьевич, но я пока вполне спокойна.
- Пока! - он поднял палец вверх. -- Я только начал, Юлия
Николаевна. Впереди еще много неприятных слов, так что не стесняйтесь, дымите в
свое удовольствие. И будьте любезны, объясните мне, почему вы отказали
Васильковым, да еще в столь категоричной форме?
Юля щелкнула зажигалкой, затянулась и медленно произнесла:
- Потому что у девочки идеальное лицо. Есть лица, которые
просто грех трогать.
- Нет, Юлия Николаевна, нет таких лиц! Всегда можно что-то
усовершенствовать. Разве вам не рассказывали преподаватели в ординатуре, что
идеальные пропорции делают облик человека банальным, скучным и это вовсе не
красота? В женщине должна быть какая-нибудь маленькая неправильность,
пикантность, иначе она будет казаться куклой.
- Простите, Петр Аркадьевич, - разозлилась Юля, - это
демагогия. Света Василькова очень красивая девочка, и никаких пикантностей ей
не надо. Просто ее матушка хочет срочно загрузить кого-нибудь своей проблемой.
Она ищет виноватых, и уверяю вас, если бы я согласилась, то стала бы виноватой
через неделю после операции.
- Почему?
- Потому что в случае со Светой Васильковой ни один хирург
не сумеет сделать лучше, чем уже сделал Господь Бог. После операции будет хуже,
чем сейчас, понимаете?
- Не понимаю! - Мамонов помотал головой. - Отказываюсь
понимать! Ну разве трудно было предложить ей чуть-чуть приподнять носик? Или
подправить ушки? Вы бы избавили девочку от комплексов, вы подарили бы ей
радость...
- Я прошу вас, перестаньте, - поморщилась Юля, - мы оба
устали, давайте прекратим этот разговор. Если мы станем хвататься за каждую
дурочку, замороченную дамскими журналами и злобными завистливыми подружками, мы
превратимся в мошенников и репутация наша не будет стоить ни гроша.
- Да мы половиной наших пациенток обязаны дамским и
молодежным журналам, а также тем критически настроенным особям, которых вы
называете завистливыми подружками! -рявкнул Мамонов. - Пятьдесят процентов
женщин в возрасте до тридцати пяти лет, обращающихся к нам за помощью, делают
это не из-за реальных физических недостатков, а из-за комплексов, выращенных
искусственно! Вы помните актрису Севастьянову? Красавица, умница, играла
роковых героинь, жила и работала в свое удовольствие, пока какая-то гримерша на
телевидении не сказала ей: "А вы знаете, у вас кривой нос, вот смотрите,
тут хрящ смещен влево, это надо скрывать гримом". С тех пор Севастьянова в
зеркале стала видеть только свой смещенный хрящ, ничего больше, и не могла
успокоиться, пока не обратилась к нам. Вы, Юля, ассистировали мне на той
операции, вы тогда как раз заканчивали ординатуру. Помните?
- Да, - кивнула Юля,- но там действительно был слегка
асимметричный хрящ.
-Ерунда,- махнул рукой Мамонов, -прелестный выразительный
носик. Красавица, одно словно. Она могла бы прожить с этим своим хрящом всю
жизнь, но нашлась добрая душа, которая обратила ее внимание и чуть не свела с
ума. Я ведь сначала не хотел оперировать, убеждал, утешал. А потом понял -
бесполезно. Либо тяжелый невроз, либо операция. Но тогда, заметьте, не было
такой дичайшей конкуренции в нашей профессии и операции стоили раз в пять
дешевле, - он достал бумажный платок, вытер влажную лысину и закричал так, что
зазвенело в ушах. - Марина! Я просил вас сварить кофе два часа назад! Вы что,
заснули?
