- Слушайте, у вас потрясающая выдержка, - заметил Райский, -
молодец, честное слово, молодец.
В кадре опять появился заложник. Он стоял во весь рост.
Глаза его были закрыты. Камера приблизилась, чтобы в последний раз показать его
лицо. Оно было застывшим, как будто уже неживым, и только губы двигались, как
отдельный механизм:
- Заплатите выкуп, умоляю, заплатите выкуп...
Крупный план сменился общим. Но в кадре был только заложник
у стены и больше никого.
Короткая очередь прозвучала за кадром. Заложник упал. А
потом опять появился Сергей с автоматом. Рядом стоял Исмаилов, хлопал его по
плечу и поздравлял. Сергей молчал, низко опустив голову.
- Ну, видишь, как все просто, дарагой? Совсем просто
застрелить собаку во имя великого Аллаха. Ты ведь джигит, ты мой брат.
Обязательно женим тебя, пообещал Исмаилов, - ну не смущайся, майор, расскажи
всем, кто ты есть, кем был и кем стал. - Последовал увесистый хлопок по спине.
Сергей покачнулся и чуть не упал. Камера поспешно ретировалась, метнулась к
трупу, который в этот момент волокли от стены к неглубокой яме на опушке
ореховой рощи.
- Да, так на чем мы остановились?-подал голос Райский. - Вы
сказали, что отлично помните, как вам сунули в руки автомат. Неужели не помогла
пленочка освежить в памяти дальнейшие события? - В полумраке вспыхнул огонек
зажигалки, полковник прикурил и протянул Сергею сигареты.
- Спасибо, - кивнул Сергей и после первой глубокой затяжки
тихо произнес: - Михаил Евгеньевич, пожалуйста, отмотайте назад, к первому
расстрелу.
- Так и думал, что вы начнете с этого. - Райский выключил
видеомагнитофон и телевизор, отъехал в кресле к журнальному столу, залпом допил
свой остывший кофе. - Молодец, отлично! Мы ведь сразу обратили внимание, что
расстрел показан в вашем случае совсем иначе. Если бы вы стреляли в заложника,
они непременно бы это засняли. Автомат, который вам сунули в руки, не был
заряжен. Вы были уже настолько ослаблены, что едва держались на ногах. Именно
за это, за отказ стрелять, вам перебили ноги. Сначала вас хотели просто
повесить, но Исмаилов срочно уехал в Грозный и ждали его возвращения.
- Откуда вы знаете? - мрачно поинтересовался Сергей.
- Подождите, - Райский улыбнулся, - я чуть позже отвечу на
ваши вопросы. На все не обещаю, но на некоторые. Итак, заложника вы не видели,
поскольку находились с другой стороны дома. Это засвидетельствовали наши
эксперты, которые очень серьезно занимались пленкой. Более того, они
определили, что у вас на лице грим.
- Разве это можно определить? - мрачно поинтересовался Сергей.
- Ну, качество пленки очень высокое, снимали при ярком
свете. Там есть один крупный план, где видно, что у вас на лице ссадины
замазаны. Мое замечание про отличный цвет лица не случайно. Я ждал, что вы
скажете о гриме. Однако вы промолчали, с чем вас и поздравляю. Я не доверяю
людям, которые спешат оправдываться. Ну да ладно. Кино мы с вами посмотрели.
Теперь можно и поговорить.
- Это наверняка не все кино, - медленно произнес Сергей и
почувствовал покалывание в запястьях.
- Не все, - кивнул Райский, - там дальше начинаются кошмары,
такие, что Стивен Кинг просто отдыхает. Лично у меня нет желания смотреть еще
раз. Я не любитель ужастиков, особенно если это не фантазии кинематографистов,
а грубая хроника. Кстати, вас там нет. Мелькнула парочка крупных планов. Там вы
смотрите, как казнят ваших товарищей и у вас лицо покойника. Правда, надо
обладать определенной чуткостью, наблюдательностью, чтобы заметить это, а также
все прочее, на что обратили внимание наши эксперты. Но другие люди... Вы знаете,
как смотрит и что видит публика? Дело в том, что пленка была показана по трем
телеканалам. Отдельные кадры проходили в новостях. В несколько специальных
репортажей были включены большие фрагменты, и наконец неделю назад фильм в
смонтированном виде показали целиком в самое смотрибельное время, комментировал
его весьма популярный телеведущий. Имен предателей не называли. Было дано
специальное распоряжение Генерального штаба не называть имен, званий и так
далее. Только лица и гневные общие слова о наемниках, о всяком отребье, которое
переходит на сторону бандитов. Знаете, у вас очень запоминающееся лицо, -
Райский мягко улыбнулся, - вы объявлены в розыск, майор.
- Что с моей матерью? - хрипло спросил Сергей.
Райский смерил его долгим оценивающим взглядом, откашлялся и
медленно произнес:
- Мы не хотели травмировать вас. У Веры Сергеевны был
обширный инфаркт. Нет, это произошло еще до показа пленки в новостях. Она
попала в больницу, как только узнала, что вы пропали без вести. Сделали
операцию, но начались всякие осложнения, - он встал, не спеша прошел к
письменному столу, открыл ящик и вытащил конверт из плотной бумаги, - вот,
посмотрите.
Там оказались фотографии какой-то худенькой старушки в
гробу. Только увидев знакомую плиту памятника на Долгопрудненском кладбище с
овальным снимком молодого отца в военной фуражке, с майорскими погонами на
плечах, он понял, что сказал ему Райский минуту назад, однако никак не мог
узнать в мертвой старушке свою полную, цветущую маму. Смотреть не было сил. Он
положил пачку фотографий на журнальный стол.
- Примите мои соболезнования, - отрывисто произнес Райский,
- но, как говорится, жизнь продолжается.
- Простите, мне надо побыть одному.
- Да? - полковник удивленно приподнял брови. - Ну, конечно.
Я понимаю. Я вас не задерживаю.
Глава восьмая
Стас Герасимов проснулся с такой тяжелой головой, словно
вышел из многодневного запоя, и не сразу сообразил, где находится. В квартире
было тихо, душно и пахло сладкими духами Эвелины. Над головой что-то противно,
упрямо урчало, Стас подумал, что Эвелина на старости лет завела себе кота,
большого и жирного, и, не открывая глаз, простонал:
- Лина, убери животное!
Никто не откликнулся, урчание продолжалось и ужасно
раздражало. Он разлепил веки, увидел, что Эвелины рядом нет, а на тумбочке у
кровати мигает красный огонек телефона.
- Лина! - позвал он еще раз. - Возьми трубку!
Прислушавшись, он понял, что один в квартире. Настенные часы
показывали половину первого. Телефон все урчал, мигал, раздражал ужасно и Стас
решился ответить. Но в трубке молчали. Он выругался, бросил телефон на кровать
и заставил себя подняться на ноги.
В ванной на зеркале было намалевано губной помадой:
"Буду в три. Дождись", рядом красовался жирный отпечаток губ.
Под горячим душем ему стало значительно лучше. Голова
прояснилась. Сначала он вспомнил, что Эвелина впихнула в него ночью сразу три
таблетки какого-то сильного снотворного. Потом стали всплывать, как весенние
утопленники, все прочие подробности.
