- Что? - опомнился следователь, загипнотизированный звонким
потоком ее речи.-Замять покушение на убийство?
-Нет! - испугалась Галочка.- Нет, конечно, не покушение, но
хотя бы время. Вы можете сказать моему мужу, будто все произошло не в три часа
ночи, а, например, в десять вечера?
- Галочка, будь добра, успокойся,- простонал Герасимов.
Но успокоиться она уже не могла, до нее дошло наконец, что
случилось и чем это угрожает ей лично. Следователь пожалел ее от души, но
помочь не мог при всем желании. Как только появится ее армянский Отелло,
придется его очень подробно допросить.
- Рубенчик убьет меня, если узнает! Я как чувствовала,
говорила тебе: уезжай, а ты... Товарищ... господин следователь, я хочу сказать,
вы даже не представляете, какой у меня ревнивый муж! Вот если кто-нибудь на
меня посмотрит, ну просто как на интересную женщину, мой Рубен аж вспыхивает
весь, я хочу сказать...
- Зачем было так рисковать, если муж ревнивый? - светло
улыбнулся следователь и обратился к Герасимову:- Кстати, а в котором часу вы на
самом деле приехали?
- Около двенадцати, - буркнул тот и вытянул сигарету из
пачки.
- Предварительно созванивались? - Следователь вежливо
щелкнул зажигалкой, давая ему прикурить.
- Да, я звонил ей, но этого никто не мог слышать. Я звонил
по мобильному из машины около семи.
- Значит, кто-то за вами следил, - удовлетворенно кивнул
следователь, вас кто-то заказал. Нет у вас никаких предположений на этот счет?
Кому вы мешали жить? - Он опять одарил Стаса своей лучезарной улыбкой.
Красивое правильное лицо Стаса Герасимова застыло. Из
открытого рта валил дым, светло-серые прозрачные глаза уперлись следователю в
лоб, так, словно там было написано имя заказчика. На самом деле Стас не видел
перед собой в этот момент совершенно ничего.
- Да что вы такое говорите! - Галочка испуганно всплеснула
руками. - Зачем пугаете человека? У Стасика просто не может быть врагов, он
такой добрый, обаятельный, его все любят, я хочу сказать, может, произошла
ошибка, они его с кем-нибудь перепутали?
Ни следователь, ни Стас никак не отреагировали на это ее
предположение. Она замолчала, переводя испуганные голубые глаза с одного на
другого, и поспешно подвинула пепельницу Стасу, заметив, что столбик пепла
грозит сорваться на кружевную клеенку. Наконец, опомнившись, Стас резко
поднялся и произнес механическим голосом:
- Извините, мне пора домой. Если возникнут вопросы, у вас
есть все мои телефоны, домашний, мобильный и служебный. Всего доброго. - Он
направился в прихожую, на ходу заправляя мятую рубашку в брюки.
- Погодите, Станислав Владимирович, мы только начали
разговор, - громко и удивленно произнес следователь, - пожалуйста, постарайтесь
вспомнить, были какие-нибудь угрозы? Может, у вас произошел конфликт с кем-то?
Поймите, это важно!
- Я плохо себя чувствую, - ответил Стас и, не оборачиваясь,
поднял руки, как будто сдавался, - голова болит, понимаете ли, мне надо побыть
одному.
- Инфекция! - воскликнула Галочка. - Надо температуру
померить, у меня тоже все началось с головной боли, а потом уж горло. Стасик,
миленький, подожди!
Но он уже сунул ноги в ботинки, руки в рукава кожаной куртки
и через секунду несильное хлопнул входной дверью. Щелкнул английский замок.
Следователь уткнулся в протокол и поспешно, нервно писал. В кухне минуты три
стояла глубокая тишина, было слышно, как шлепаются капли в раковину. Галочка
подошла и принялась закручивать кран, краснея от усилий. Но вода продолжала
капать.
- Надо вызвать сантехника, иначе будете потоп рано или
поздно. Сток забьется и будете потоп. - Она упала на табуретку напротив
следователя, достала сигарету, и когда он, оторвавшись от протокола, щелкнул
для нее зажигалкой, она поймала его взгляд и прошептала странно тихо. -
Сделайте что-нибудь, приставьте к нему охрану, найдите заказчика. Если его
убьют, я умру.
Глава вторая
Будильник щебетал, словно живая птичка, которой прищемили
хвост. Юлия Николаевна Тихорецкая, не открывая глаз, принялась шарить по
тумбочке, чтобы заткнуть несчастного пискуна, и нечаянно сшибла его на пол. Он
жалобно звякнул и затих.
Юлия Николаевна перевернулась на другой бок, укрылась с
головой одеялом и решила, что можно еще минут десять просто поваляться в
постели, не спать, а так, подремать с открытыми глазами, но провалилась в сон и
вскочила только в восемь, когда во дворе под окнами загремел мусоровоз.
В соседней комнате спала ее четырнадцатилетняя дочь Шура.
Юлия Николаевна кинулась ее будить, и обе заметались по квартире в дикой
спешке, рявкая друг на друга. У Шуры первым уроком была алгебра, самый
нелюбимый предмет, и отношения с учительницей математики по прозвищу Гюрза
оставляли желать лучшего.
- Вот увидишь, она потащит меня к директору, если я опоздаю,
- хныкала Шура, прыгая на одной ноге и никак не попадая в штанину.
- Ты не опоздаешь, - Юлия Николаевна помогла ей натянуть
джинсы, - сейчас только десять минут девятого.
- А если мы застрянем в пробке? И вообще, мамочка, я не
пожарник, мне надо спокойно позавтракать, причесаться, привести себя в порядок.
Смотри, какая я страшная, отечная. Можно я сегодня прогуляю? У меня послезавтра
контрошка по физике, я буду целый день сидеть, готовиться, ну пожалуйста,
мамочка, я в кухонных шкафах наконец разберусь, приведу в порядок дом, а то мы
с тобой грязью заросли.
Юлия Николаевна кинула Шуре в рюкзачок банан и яблоко,
надела пальто и сняла с вешалки Шурину куртку.
- Все. Хватит ныть. Поехали.
- Мамочка, ну ты что? Гюрза меня обязательно вызовет, и
будет пара. - Шура шмыгнула носом и заплакала так выразительно, что сердце Юлии
Николаевны сжалось, однако она решительно потащила дочь за руку к машине,
подвезла к школе за три минуты до звонка, зареванную, надутую, и даже не
поцеловала на прощанье, рванула по переулку на недозволенной скорости,
поскольку спешила на работу.
Юлия Николаевна работала хирургом-косметологом в крупной
частной клинике эстетической хирургии.
Езды до клиники оставалось минут семь, не больше, но по
закону подлости на проспекте Мира она застряла в пробке, занервничала и тут же
принялась пилить себя за то, что не разрешила Шуре остаться дома. После такого
сумасшедшего утра, да еще на голодный желудок, Шура не сумеет сосредоточиться
на первом уроке, и если Гюрза ее вызовет к доске, то будет пара в журнале. Юлия
Николаевна никогда в жизни не ругала своего ребенка за двойки, но Шура сама
расстраивалась до слез.
