У Стаса пересохло во рту. Он раздавил в пепельнице только
что закуренную сигарету и резко развернулся к Ирине, отчего шею пронзила острая
боль.
- Да, конечно. Простите, мне пора. У меня очень мало времени.
- Ну вы же сказали, что у вас свободна вся вторая половина
дня, - она недоуменно подняла брови. Она явно не собиралась вылезать из машины.
- У меня заболела мама. От Юры я сразу поеду к родителям.
Хотелось бы пораньше, - отчеканил он и добавил с вежливым оскалом. - Было очень
приятно вас повидать, Ирочка. Всего доброго.
Она обиженно молчала и не двигалась.
- Ирина, мне правда пора, - Стас вскинул руку и взглянул на
часы.
- Скажите хотя бы, где и когда состоится встреча. Вам же
будет лучше, если я там появлюсь и присмотрю за Юркой.
- Ну хорошо, - Стас раздраженно поморщился, - если вы так
хотите... через две недели. Место мы еще не определили. Скорее всего, закажем
зал в каком-нибудь ресторане. Я позвоню вам.
- Спасибо, Петенька. Теперь я вижу, что в душе вы так и
остались лапочкой, закомплексованным милым толстячком. Да, и еще, пожалуйста,
будьте так добры, когда приедете к Юрке, непременно снимите показания с
электросчетчика, запишите и сообщите мне по телефону, очень вас прошу. -
Внезапно она чмокнула его в щеку, тут же с мелодичным мягким смехом
выскользнула из машины.
За окном, в мокрой темноте, мелькнул блестящий кремовый
плащ. Смех долго еще продолжал звучать у Стаса в голове и казался все более
знакомым.
* * *
Майору Сергею Логинову трудно было открывать глаза и
говорить. Лицо распухло, он чувствовал вместо лица сплошной отек, тяжелый,
плотный. Медсестра Катя кормила его с ложечки куриным бульоном, жидкой
геркулесовой кашей, йогуртом. Среди немногих людей, заходивших к нему в палату,
он выделил высокую худую женщину, ту самую, которая осматривала его лицо и про
которую Аванесов сказал, что она ларинголог. Когда она пришла в первый раз, он
еще не мог определить четкой границы между сном и явью. Он сначала решил, что
видит сон, в котором плавает белый призрак с живыми глазами. Крупное стройное
привидение смотрело на него с жалостью. Усилием воли он грубо выдернул самого
себя из сна, и привидение оказалось живой женщиной в белом халате.
В просвете между маской и шапочкой светились большие
светло-карие глаза, обрамленные длинными черными ресницами. Пахло тонкими
духами. С трудом разлепив губы, хотел спросить, кто она и зачем пришла, но
женщина произнесла из-под маски спокойным низким голосом:
- Пожалуйста, не надо разговаривать.
Он и так не мог. Незачем было лишний раз напоминать ему об
этом.
- Меня зовут Юлия Николаевна. Я врач. Я осмотрю вас, потом
вы будете спать.
Она повернула рычаг кровати так, что больной принял сидячее
положение, и стала осторожно снимать бинты с его лица. Он почти ничего не
чувствовал, только легкие нежные прикосновения ее холодных пальцев, но все у
него внутри сжималось, он упрямо, зло глядел ей в глаза. Он сразу возненавидел
ее. Именно она была тем самым хирургом-пластиком, который изменил ему
внешность.
Когда она явилась снова, ему удалось разглядеть ее лучше.
Она опять была в маске, но глаза ее показались ему настолько выразительными,
что он без труда представил себе все остальное. Красавица, холодная, умная, беспощадная.
Человек, не знающий сомнений. Он все еще не мог произнести ни слова и потянулся
к тумбочке у койки. Она кивнула, сказала: да, конечно, и подала ему планшет и
карандаш.
"Зачем вы это со мной сделали?" - написал он.
- Простите. Я не могу вам ответить на этот вопрос.
Пожалуйста, не надо разговаривать. Вы мне мешаете, - ответила она.
"Вы мне тоже мешаете. Я спать хочу", - вывел он и
поставил такую жирную точку, что обломился грифель карандаша.
- Я должна обработать швы, поменять повязку, - сказала она и
попыталась забрать у него планшет.
"Пусть это сделает Катя".
- Это может делать только врач. А Катя - медсестра, так что
придется вам потерпеть мое присутствие, - в голосе послышалась легкая обида, и
Сергей злорадно усмехнулся про себя. Ему хотелось ее задеть, и это было,
пожалуй, первое нормальное живое чувство за последнее время.
Юлия Николаевна забрала у него планшет, сняла повязку с его
лица. Сергей скосил глаза и увидел на тумбочке открытый чемоданчик с каким-то
незнакомым аппаратом.
- Это лазер, - спокойно объяснила она, - я буду обрабатывать
швы лазерным лучом. Так они заживут значительно быстрее. Лазер снимает отеки,
дезинфицирует. Вы ничего не почувствуете. Пожалуйста, закройте глаза и
расслабьтесь.
Он подчинился и действительно ничего не почувствовал, кроме
собственного частого сердцебиения. Подлая злодейка-хирург была с ним терпелива
и ласкова. От нее пахло так нежно, и руки у нее были такие легкие, что у него
возникло странное желание прикоснуться к ней. Ему совершенно не хотелось, чтобы
она уходила, и от этого он разозлился еще больше.
"Я просто соскучился по краскам и запахам обычной
жизни. На войне все подкрашено тошнотворным хаки. Даже кровь не бывает алой.
Она мгновенно смешивается с грязью и становится бурой. На войне воняет
карболкой, грязными телами, мочой, дерьмом. Я сам вонял на Войне и еще сильней
вонял в плену, - думал он, жадно вдыхая тонкий французский аромат
злодейки-хирурга, - крошечный флакончик таких духов стоит не меньше сотни
долларов. Конечно, ей платят хорошие деньги за ее подлую работу. Интересно, за
меня уже заплатили или нет еще? Впрочем, что же я так злюсь на нее? Она здесь
единственный человек, который мне не врет. Ее возмутило вранье Аванесова и
Кати, я отлично помню, как она вылетела из кабинета и что сказала Аванесову.
Если такая благородная, отказалась бы резать мне рожу..."
- Ну вот и все. Сейчас я перевяжу вас и можете отдыхать, -
донесся до него ее низкий, глубокий голос.
Сергей сердито замычал и сложил пальцы в щепоть, показывая,
что ему нужен другой карандаш. Она кивнула, вытащила из кармана халата
шариковую ручку, протянула ему планшет.
"Уйдите и больше не приходите. Я не просил вас менять
мне внешность".
- Я знаю, что вы не просили. Простите меня.
Он был уверен, что она, в отличие от медсестры Кати, не
побежит жаловаться, и в отличие от Аванесова, не станет орать. Он понимал, что
ведет себя глупо, потому что она, конечно, сделала ему пластическую операцию не
по собственной злой прихоти. Но могла отказаться. Всегда есть выбор. Впрочем,
неправда. Вот сейчас у него, у майора Логинова, никого выбора нет. У него нет.
А у нее был.
