Юля целовала его и аккуратно снимала с лацкана пиджака
золотистый или пепельный волосок. Олег победно улыбался, снисходительно трепал
ее по щеке, с аппетитом съедал тарелку борща или рассольника, даже в шесть
утра. Потом она замачивала в тазике его рубашку и сыпала стиральный порошок на
розово-бежевые пятна от чужого макияжа. И все у них было замечательно.
Но год прошел, Юля с помощью родителей и старшей сестры
стала оплачивать няню для Шуры и вернулась в ординатуру. Сначала Олег не
возражал и как будто даже радовался за нее, однако домой возвращался все раньше
и мрачнел с каждым днем.
Юля решила специализироваться на пластической хирургии и
оказалась права. Ее мозги, глаза и руки были как будто специально созданы для
этой профессии. Сначала она ассистировала своему руководителю Петру Аркадьевичу
Мамонову, потом стала сама оперировать.
Когда Мамонов взял ее с собой в одну из первых в России
коммерческих клиник эстетической хирургии и ее зарплата раз в десять превысила
месячный оклад мужа, Олег устроил ей тихий, но невероятно злобный скандал,
заявив, что она ради карьеры спит с пожилым толстым профессором. Никаких иных
объяснений ее успехам он не допускал, ибо он не идиот, он отлично знает жизнь.
Просто так ничего не бывает, за все надо платить, моя дорогая. Самое скверное,
что разговор этот стал повторяться почти ежедневно, в разных вариантах, с
разными интонациями и почти всегда при маленькой Шуре.
Однажды Юля спросила:
- Скажи, почему, когда я сидела дома и полностью от тебя
зависела, ты мне так весело изменял и почему теперь, когда я работаю и у меня
все хорошо, ты вечерами упрямо сидишь дома и не заведешь себе
подружку-утешительницу?
Вопрос оказался поистине философским. Олег вместо ответа
устроил долгий нудный бойкот, неделю с ней не разговаривал и для этого
специально взял на работе больничный, целыми днями лежал на диване, уставившись
в телевизор, и на приглашение к ужину не откликался. Няня Марина, молчаливая
свидетельница, потихоньку рассказала Юле, что волноваться не стоит, Олег Михайлович
с голоду не умрет, потому что днем, когда Юля на работе, а они с Шурой уходят
гулять, он очень хорошо кушает.
Когда бойкот как воспитательная мера себя исчерпал, Олег
решил использовать тяжелую артиллерию. После нежного трогательного примирения
он сказал, что теперь ему ясно, в чем состоит их главная проблема. Надо срочно
завести второго ребенка и на этот раз непременно мальчика, потому что мужчина
не может считать ребенка-девочку своим истинным продолжением.
- Олег, на что мы будем жить, если я брошу работу? -
спросила Юля.
- Ты хочешь сказать, что мы сейчас живем на твои деньги? -
спросил он в ответ.
Она совсем не хотела этого говорить, она не собиралась
ранить его нежное мужское самолюбие и произносить вслух то, что являлось грубой
правдой: его зарплаты в поликлинике едва хватало ему лично на сигареты, потому
что он предпочитал курить дорогие. На сигареты хватало, но ни на что больше.
- Если я уйду из клиники на полтора года, меня могут и не
принять назад, осторожно заметила она.
- А ты и не вернешься туда, - утешил он, ласково погладив ее
по голове, ты станешь наконец нормальной женой и мамой, будешь сидеть дома, и
все у нас будет хорошо. Я очень тебя люблю, Юляша, ты моя единственная и
главная в жизни женщина.
- Олег, я тебя тоже очень люблю, но я не смогу жить без
своей работы, если буду сидеть дома и стирать пеленки, я просто свихнусь.
- Какие пеленки, Юляша? - засмеялся он. - Теперь все
пользуются памперсами.
"Какие памперсы, Олег? Если я не буду работать, нам не
хватит на самую простую еду и на квартплату", - подумала Юля, но не стала
говорить этого.
- Значит, второго ребенка ты не хочешь? - подвел он
трагический итог. - Значит, ты и дальше намерена жить исключительно для себя,
любимой?
Она опять промолчала и ушла спать к Шуре. Потом они прожили
еще три года, в течение которых Юля не раз предлагала Олегу найти себе другую,
более достойную женщину, способную жертвовать собой и рожать сколько угодно
мальчиков. Но он категорически не соглашался, он упрямо приходил домой каждый
вечер, и слушал Юлины разговоры по параллельному телефону, и страшно
внимательно заглядывал ей в глаза, когда она возвращалась поздно, караулил у
дома, прячась за угол, чтобы подсмотреть, кто провожает ее домой.
Иногда они мирились и он рассказывал ей, какая злыдня
главный врач в его поликлинике, какая стерва сидит в регистратуре, какие
идиотки-бабки донимают его со своими радикулитами, в какое кошмарное время мы
живем, каас чудовищно растут цены, страной правят бандиты и взяточники, а их
дочь Шура растет совершенно неправильным человеком и наверняка плохо кончит,
потому что уже сейчас вообще не уважает отца. Вот если бы она родилась
мальчиком, то все было бы иначе, однако это ничего, как говорится, первый блин
всегда комом.
Настал момент, когда разводу мешал исключительно квартирный
вопрос. Жить вместе стало невыносимо, но, чтобы разойтись, надо было
разменивать двухкомнатную квартиру. Олег этим заниматься не желал. Юля была
готова но ведь не сегодня, не сию минуту и не завтра потому что сегодня сразу
две операции, завтра придется весь день просидеть на приеме, в четверг у нее
практиканты и опять операция, а в пятницу она читает лекции на курсах повышения
квалификации, и просветов не видно. Но главное, Юля все еще обманывала себя,
что когда-нибудь Олег опомнится, что по самому большому счету он хороший
человек, любит ее и Шуру, просто выбрал не ту специальность и вся жизнь
кувырком.
Прошел еще год. Юлина старшая сестра Александра, человек
предприимчивый и решительный, нашла толкового агента, дала Юле в долг
недостающую сумму, и вскоре Олег стал владельцем приличной однокомнатной
квартиры на "Войковской", а Юля с Шурой остались в своей родной,
двухкомнатной.
- Конечно, получается бред, - говорила сестра Александра,
-для того чтобы избавиться от мужика, ты купила ему квартиру. Но спокойствие
дороже денег.
Юля была с ней совершенно согласна.
Осталось только официально оформить развод и пережить суд.
На суде Олега прорвало так, что вспоминать тошно. Но за все надо платить, моя
дорогая, и за свободу тоже, причем не только деньгами.
После суда, казалось, все кончено. Но Юля жестоко ошиблась.
Олег вдруг воспылал необычайной отцовской любовью к ребенку второго сорта, к
"блину", который получился "комом". Он приходил к Шуре в
школу, обращался прямо к директору и требовал, чтобы ему предоставили
возможность видеться с его дочерью. Вместо того чтобы жениться на
"правильной" женщине и поскорей нарожать мальчиков, он с мрачным
упрямством таскал головешки с пожарища своей прошлой семьи. Ладно бы, если бы
он их просто таскал и складывал в кучку. Нет, он швырял их в Юлю и Шуру,
окончательно уничтожая остатки жалости и уважения к себе.
