- Посмотрите, что там у меня? Ужасно болит, - стонала
"бомбочка" и сверкала в полумраке зелеными, полными слез глазами.
- Чтобы посмотреть я должна снять повязку.
- Ну так снимайте же скорее!
- Я не могу сделать это в машине. Во-первых, у меня руки
грязные, во-вторых, здесь плохой свет, я ничего не увижу. Придется ехать назад,
в больницу.
- Может, мы просто доедем до моего дома, вы подниметесь и
посмотрите? - гулко промычала Анжела.
- Нет. В больницу прядется вернуться. И, вероятно, ты
останешься там еще на два дня.
- Но почему?
- Потому что ты не можешь соблюдать послеоперационный режим
без посторонней помощи. Тебе нельзя разговаривать, нельзя открывать рот.
Питаться ты можешь только жидкой пищей через трубочку. А если у тебя там шов
разойдется? Имплантат сместится? Мало ли? Нет, Анжела, видно, не судьба тебе
сегодня попасть домой.
Темно-синяя иномарка 123 стояла позади и ждала с погашенными
фарами.
- Да? Вы так думаете? - В голосе ее прозвучало странное
облегчение. - Наверное, это к лучшему. Мне надо позвонить, - она принялась
рыться в своем рюкзачке, нашла свой крошечный телефон, включила и стала
набирать номер. Она так нервничала, что пару раз сбилась.
Юля тронулась вперед. В переулке было одностороннее
движение, пришлось сделать небольшой крюк. Анжела действительно была
"бомбочкой", от нее исходили волны тяжелой нервозности. Юля не в
первый раз обратила внимание, что стоило оказаться с ней рядом вне стен клиники,
и тут же воздух наполнялся какой-то вибрирующей суетой, бестолковой и опасной.
Иномарка 123 следовала за ними почти открыто, и Юля поймала
себя на том, что необычайно рада этому соседству.
- Да, это я. Все отменяется. Я еду назад в больницу. Ну да,
так получилось. Ты что, совсем сдурел, блин? Не знаю. Мне нельзя долго
разговаривать, мне это вредно. В общем, я тебя предупредила, - она отключила и
убрала телефон.
Оставшуюся часть пути до клиники ехали молча. Анжела
откинулась на подголовник и, кажется, задремала. Юля, сама того не желая,
произносила совершенно дурацкий внутренний монолог и еле сдерживалась, чтобы не
сказать ничего этого вслух:
"Значит, все произошло из-за человека, которого зовут
Стас Герасимов. Он пытался за тобой ухаживать, ты не ответила взаимностью и он,
чтобы утешить свое уязвленное самолюбие, распустил слух, будто все было
наоборот. У тебя есть некий таинственный друг. Нежный мальчик, который подарил
тебе огромные изумруды, а еще раньше вложил большие деньги в то, что на вашем
языке называется раскруткой. Он богат, щедр, но кроме того, что он чеченский
террорист, у него есть еще один маленький недостаток. Он ревнив до безумия.
Когда до него дошли клеветнические слухи, он впал в ярость и страшно избил
тебя, а твою маленькую собачку, которая при этом невыносимо визжала, он просто
убил. Позже он пожалел об этом, взялся оплатить твое лечение. В итоге вы почти
помирились. Ты не хочешь выдавать его милиции и выдумала историю о ночных
хулиганах. Только что ты звонила ему. Вы собирались встретиться у тебя дома и
никто не должен был об этом знать. Когда я подвозила тебя в первый раз, ты тоже
беседовала с ним, а вовсе не с Геной. И звонил мне ночью тоже он, у него есть
дурная привычка контролировать любую область жизни, в которую он вкладывает
свои деньги. Иными словами, я нахожусь под контролем чеченского
террориста?"
Юля так увлеклась, что чуть не въехала в фонарный столб на
повороте. Иномарка 123 погудела с легким упреком. Анжела спокойно спала и даже
стала тихонько посапывать. Она выпустила пары, скинула порцию негативных эмоций
и успокоилась. Действительно "анфант терибль".
"Что дальше? - думала Юля, выруливая на стоянку перед
клиникой. Террорист узнал правду и охотится за подлым клеветником? А тот, не
дурак, обратился за помощью к ФСБ, и теперь ему из подручного материала
изготовили двойника? Кто же он такой, этот Стас Герасимов? Чем он заслужил
столь трогательную заботу полковника Райского? Или дело в деньгах? Он оплатил
свою безопасность столь щедро, что его решили охранять по полной программе? Но
как бы ни был он богат и ценен, он все-таки не Иосиф Сталин, не Адольф Гитлер,
не Саддам Хусейн. Райскому нужен чеченец, вот в чем дело. А Герасимов, судя по
всему, человек слабый, ненадежный, непредсказуемый. Он не может стать достойной
наживкой. Райский решил использовать Сергея. Он военный. Возможно, воевал в
Чечне, знаком с террористом и имеет с ним свои личные счеты. Но почему такая
секретность? Почему нельзя было предупредить Сергея заранее? И почему так
сложно взять чеченца, если Анжела говорит с ним по телефону, набирает номер,
собирается встретиться у себя дома?"
Наружная дверь клиники оказалась запертой. В субботу клиника
работала до шести. Юля позвонила, в голубоватом полумраке выросла фигура
мальчика-лейтенанта, он открыл дверь. Глаза у него припухли, наверное, он уже
лег спать на диване в комнате отдыха.
Как и предполагала Юля, ничего страшного у Анжелы не
произошло. Пока она снимала повязку, осматривала швы, обе молчали. Когда Юля
закончила, подошла к двери и пожелала спокойной ночи, Анжела жалобно застонала.
- Ну в чем дело?
- Подойдите ко мне, пожалуйста. - Юля вернулась к койке,
наклонилась и услышала. - Все, что я орала в машине, ерунда. Забудьте.
- А что ты орала в машине? Ты просто испугалась, когда я
чуть не сбила собаку. Это вполне естественно.
* * *
- Миша, делай, делай же что-нибудь!- тихо повторял генерал
Герасимов. Он явился в свой бывший кабинет в известном здании на Лубянке в
парадном мундире, нацепив все свои орденские планки.
Теперь хозяином кабинета стал полковник Райский. Вместо
портрета Дзержинского полковник повесил великолепную репродукцию "Ночного
дозора" Рембрандта, официальный подарок отделу от голландских коллег. На
большом старинном сейфе в углу несколько десятилетий стоял мраморный бюст
Ленина. Райский решился заменить его аквариумом с золотыми рыбками. Вместо
красной ковровой дорожки был постелен афганский ковер с абстрактным рисунком в
мягких бежевых тонах, а допотопные плюшевые шторы с кистями сменились легкими
современными жалюзи.
Райский отметил про себя, что бывший шеф за прошедшие
несколько дней сдал еще больше. Он побледнел, осунулся и как будто даже стал
ниже ростом.
- Как вы себя чувствуете, Владимир Mapленович? - мягко
спросил полковник.
- Прекрати! - рявкнул генерал.- Ты знаешь, я ненавижу этот
вопрос! Никак я себя не чувствую. Патологически здоров! Скажи мне, ты
что-нибудь понимаешь? Есть у тебя хоть какие-то предположения?
