- Да, я понимаю, - смиренно кивнула Юля, - но косметологи
вполне могут справиться с этой задачей. Существует электроэпиляция, при которой
уничтожается луковица, есть новые лазерные методы.
- Мне необходима пересадка кожи, - взвизгнул молодой человек
и легко, как мячик, подпрыгнул на волне собственного визга, - не поможет ни
лазер, ни электричество. Только пересадка кожи.
- Не получится, - Юля невозмутимо покачала головой, -
слишком большая площадь. Для того чтобы пересадить, надо взять лоскут кожи с
другой части тела.
- Не надо никакой кожи, - молодой человек радостно
улыбнулся, - вы просто срежьте, и пусть оно само как-нибудь заживет.
- Хорошо, - кивнула Юля, - но сначала вы должны сдать все
анализы и обойти специалистов.
- Каких именно специалистов? - улыбка сменилась озабоченным
выражением.
- Эндокринолога, кардиолога, аллерголога, психиатра, -
строго отчеканила Юля.
- Но у вас частная коммерческая клиника!- рассердился
молодой человек.Зачем это нужно?
- Таков порядок. Без этого я не могу вас положить на
операцию. Виктория Сергеевна, пожалуйста, выпишите направления, - обратилась
она к сестре, которая сидела зажав рот ладонью. Глаза ее были мокрыми, и уже
потекла тушь. Юля слегка нахмурилась и посмотрела на молодого человека. -
Будьте добры, подождите в коридоре. Мне нужно принять следующего больного.
Вопреки опасениям, молодой человек покинул кабинет вполне
спокойно. Как только дверь за ним закрылась, Вика прыснула. Щеки ее стали
черными от туши, она чуть не падала со стула, и смех ее наверняка был слышен в
коридоре.
- Еще не известно, кто сумасшедший, он или ты, - проворчала
Юлия Николаевна, подошла к холодильнику, достала бутылку минералки, налила
полный стакан и протянула Вике, - пей маленькими глотками.
- Не могу, Юлия Николаевна, не могу... Ой, мамочки... Вы
знаете, кто у нас следующий? Протопопова! Я не выдержу, честное слово. - Надо
же, а я ее не заметила в коридоре.
- Тогда тем более успокойся.
Алле Ивановне Протопоповой недавно исполнилось семьдесят
пять. Она перенесла дюжину пластических операций и хотела еще. Ее сын был
банкиром, и с оплатой проблем не возникало. В очередном телесериале ей
нравились подбородок и нос какой-нибудь пылкой мексиканки, она совала врачам
фотографии и требовала, чтобы ей срочно сделали такие же плюс очередную
подтяжку, потому что "вот тут появилась морщинка". Лицо ее давно
стало похоже на маску без признаков жизни и возраста. Получив отказ, она
впадала в ярость, писала жалобы в Минздрав, в МВД, в налоговую инспекцию.
- Юлия Николаевна, вы замечали, что психи никогда не
приходят в одиночку? Косяком идут, чтобы мало не показалось. Вроде работаешь с
нормальными больными, забываешь о психах, расслабляешься, а тут - оба-на, в
один день трое подряд. Может, на них луна действует? Или магнитные бури? - Вика
икнула, громко высморкалась и принялась стирать разводы туши.
В этот момент в кабинет вплыла старуха Протопопова. В руках
у нее был толстый модный журнал в глянцевой обложке, из него торчали белые
закладки, и Юлии Николаевне пришлось разглядывать носы, подбородки, губы и
глаза фотомоделей, потом долго терпеливо объяснять, что Протопоповой больше
нельзя делать никаких пластических операций. Старуха выплеснула на нее обычную
порцию брани и угроз, Юлия Николаевна вяло парировала и, когда за Протопоповой
закрылась дверь, почувствовала такую усталость, словно разгрузила целый
грузовой состав в одиночку на сорокаградусной жаре.
Потом были еще две дамы, к счастью, вполне нормальные. Одна
хотела убрать морщины со лба, другой требовалась пластика век.
Прием закончился. Юлия Николаевна поела в кафе напротив
клиники, позвонила домой Шуре и узнала, что Гюрза ее не вызывала и день в школе
прошел вполне сносно.
- У меня тоже вполне, - сказала она Шуре и пообещала, что
сегодня придет пораньше. Ей действительно осталось осмотреть в стационаре своих
прооперированных пациентов, и можно было спокойно отправляться домой.
Однако через пять минут после разговора дочкой ее вызвал
главный врач.
"Интересно, кто нажаловался? Мамаша Василькова? Нет,
вряд ли. Скорее всего, опять Протопопова", - думала Юля по дороге к его
кабинету.
Петр Аркадьевич Мамонов пил чай и жевал печенье.
- Мне нужно с вами посоветоваться. Тут у меня одна
больная... - Он поперхнулся, закашлялся, Юля обошла стол, похлопала его по
спине и продолжила его фразу:
- ...жалуется, что доктор Тихорецкая отказывается ее
оперировать?
Мамонов справился с кашлем, вытер потный лоб бумажным
платком, откинувшись на спинку кресла, уставился на Юлю маленькими грустными
глазами.
- А кому вы сегодня отказали, доктор Тихорецкая?
- Мадам Протопоповой, - с широкой улыбкой сообщила Юля, - и
еще двоим. Один требовал срезать кожу со спины, чтобы кардинально удалить
волосы, поскольку каждый волосок представляет собой сверхчувствительную
антенну, принимающую сигналы с секретной базы ЦРУ.
- Это чудесно, - кивнул Мамонов без всякой улыбки, - а кто
же третий?
- Мама привела дочку семнадцати лет. У девочки булимия,
анорексия, дистрофия, депрессия, она кажется себе уродом, хотя на самом деле
красавица. Они хотят просто операцию. Какую-нибудь.
- А, ну-ну, - равнодушно кивнул Мамонов, поднялся, вышел
из-за стола и подхватил Юлю под руку, - пойдемте, я покажу вам мою больную.
Довольно популярная эстрадная певица, Анжела. Можно сказать, звезда. Слышали?
Нет? Ну не важно. Фамилия ее Болдянко. Ей двадцать два года. Месяц назад ее
страшно избили, изуродовали лицо. Там переломано все, что можно сломать. С ней
работали в Институте челюстно-лицевой хирургии. Работали честно, но грубо. Все
жизненно важные функции восстановлены, а лица пока что нет. Четверо
хирургов-косметологов от нее уже отказались.
Они вошли в соседний кабинет. Там на банкетке сидело
маленькое бесполое существо. Обритая голова была низко опущена и болталась на
тонкой шейке, как у сломанной куклы.
- Вот, Анжела, познакомься, это наш лучший хирург, Юлия
Николаевна Тихорецкая.
Существо медленно подняло голову. Лица действительно не
было. Юля увидела перекошенную, покрытую выпуклыми рубцами маску. Мимические
мышцы застыли в утрированном страдальческом выражении, это была злая карикатура
на страдание, мертвый слепок с грубой театральной гримасы. И только глаза
оставались живыми. Они глядели на Юлю не моргая. В них были отчаяние,
безнадега, надежда, все сразу.
