- А что с машиной?
- Ее пришлось эвакуировать в автосервис. Повредили немного,
когда обезвреживали взрывное устройство.
- На чем же он уехал?
- Честно говоря, не знаю, - смутился следователь, - на
метро, наверное. Или такси поймал.
- И куда, тоже не знаете?
- Он мне не доложил, товарищ генерал. Пока Владимир
Марленович беседовал по телефону, совет директоров сидел молча. Двенадцать пар
глаз уперлись в бледное, блестящее от пота лицо председателя. Все поняли: у
железного Вовы произошло нечто серьезное, и всем было интересно, что же.
Наконец он положил трубку и глухо произнес, ни на кого не глядя:
- Прошу прощения. Мне надо срочно ехать домой.
- Владимир Марленович, что случилось? - Надежда Федоровна
сидела ближе других и, протянув руку, притронулась к влажным пальцам генерала.
- Мы можем помочь?
- Спасибо. Все свободны,- он одернул кисть, словно его
ударило током. Заседание переносится на завтра. Жду всех здесь к девяти утра.
Получилось нехорошо, обидно. Надежда Федоровна поджала губы
и принялась поспешно собирать бумаги. Совет директоров загремел стульями, никто
больше не задал ни единого вопроса, все удалились молча, и только в коридоре принялись
бурно делиться предположениями.
* * *
Отправляясь наконец домой, Юлия Николаевна Тихорецкая
заметила у своего кабинета в кресле одинокую фигурку. В коридоре был полумрак,
и она не сразу узнала сегодняшнюю изуродованную певицу. Анжела дремала, положив
на высокий подлокотник голову, замотанную черным платком.
- Почему ты не едешь домой? - спросила Юлия Николаевна.
Девушка сильно вздрогнула, поспешным и уже привычным
движением надела огромные темные очки.
- За мной должен был заехать Гена, мой продюсер, но он
исчез. Телефон его отключен, а денег на такси у меня нет, даже на метро нет.
Гена меня привез и должен был забрать.
- Далеко живешь?
- На Вернадского.
- Ладно, пойдем, отвезу тебя домой.
- Спасибо. - Анжела встала и вяло поплелась за Юлией
Николаевной вниз по лестнице.
Когда они оказались в ярко освещенном холле, Юля взглянула
на карикатурно трагический профиль в огромном зеркале. Платок и очки многое
скрывали, но уродство все равно бросалось в глаза, и Юля с раздражением
подумала, что погорячилась. Вряд ли удастся вернуть Анжеле прежний облик. Это
будет маска, пусть даже идеально правильная, но неживая. Девочка как будто
прочитала ее мысли.
- Я никогда больше не стану нормальной? - спросила она
монотонным хриплым шепотом.
- Ты будешь очень красивой.
- Ни-фи-га... - ока помотала головой и оттянула платок у
шеи, словно он душил ее, - я не верю.
- Веришь, - жестко сказала Юлия Николаевна, - во всяком
случае, должна, иначе зачем приехала сюда?
- За тем, что надо ведь что-то делать, не выходить же в люди
с такой рожей! Когда вы намерены меня оперировать?
- Думаю, завтра начнем готовиться.
Новенького "Форда" доктора Мамонова на стоянке уже
не было, вместо него рядом с Юлиной "Шкодой" стоял чей-то скромный
"жигуленок" - точно так же, бампер к бамперу.
Когда она выехала из ворот клиники, было девять часов.
Моросил мелкий ледяной дождь. Юля включила печку в машине, поставила музыку.
Анжела сидела рядом с ней, смотрела вперед, но вряд ли что-то видела в темноте
сквозь черные очки.
- Кто же это сделал с тобой? - тихо спросила Юля.
- Их никогда не найдут, - хрипло отчеканила Анжела,- трое ублюдков
напали ночью во дворе, когда я гуляла с собакой. Собаку убили. Меня, в общем,
тоже, потому что жить с таким лицом нельзя.
- А какая была собака?
- Пекинез. Меньше кошки. Ладно, хватит об этом. Меня и так
затрахали всякие оперативники, следователь.
- Но все-таки следствие движется?
- Не знаю. Я хочу вообще забыть об этом, понимаете?
- Понимаю! - кивнула Юля, - однако важно, чтобы их нашли, не
только потому, что они должны быть наказаны. Ты, наверное, уже знаешь, если их
найдут, суд обяжет их оплатить твое лечение.
- Оплатить мое лечение? Ха-ха, какой отличный вариант! Не
найдут их никогда в жизни. А что касается денег - теперь это не проблема.
Деньги есть.
Долго ехали молча. У Юли просто не были сил разговаривать.
Анжела иногда принималась тихонько подпевать Элвису Пресли. Голос у нее был
вполне приятный.
- Так мне завтра к которому часу приезд жать? - спросила
Анжела, когда они выехали, на проспект Вернадского.
- К двенадцати.
- Ага. Вот мой дом, - она кивнула на одну из желтых
двенадцатиэтажек на противоположной стороне проспекта, - там через квартал
можно развернуться.
Машина стояла у светофора на перекрестке. У Анжелы в кармане
куртки затренькал телефон.
- О, это, наверное, Генка! - обрадовалась она, доставая
крошечный аппарат. - Алло. Уже знаю. Тридцать тысяч. Ну, не рублей, конечно.
Какая тебе разница? Когда буду, тогда буду. Ты что, опять ревнуешь? Ой, дурак,
ну дурак! Да кому я нужна с таким рылом? Ага, конечно... Зачем? Ты хочешь, а я
не хочу!
Загорелся зеленый, Юлия Николаевна успела доехать до
поворота, развернуться, а Анжела все держала аппарат и молча, напряженно
слушала своего собеседника. Наконец взорвалась криком:
- Ненавижу тебя, понял? Видеть не могу! Да что ты говоришь,
зайчик? Нельзя? Да? А по морде кулаками и ботинками можно? Я не ору, это ты
орешь! Сказала: не твое дело! Ну в машине еду.
Она кричала так, что у Юлии Николаевны звенело в ушах. Но
внезапно опомнилась, замолчала, захлопнула крышку телефона и быстро, тихо
пробормотала:
- Генка, мой продюсер, дурак, напился в зюзю и забыл, что
меня надо было забрать из больницы. Теперь звонит, извиняется.
"Значит, это твой продюсер Генка тебя зверски
изуродовал, а теперь решил выложить деньги на пластические операции?" -
подумала Юля, но вслух ничего не сказала,
- Мне завтра натощак приезжать? - спросила Анжела, когда они
остановились во дворе у дома.
- Нет.
- То есть операции завтра еще не будет? А, когда же?
