– Типа, не будешь с первого раза мочить, если что?
– Типа. Ты как себя чувствуешь?
– Нормально. Современная медицина, оказывается, способна творить чудеса. Не знал?
– Я редко с лепилами общаюсь. Тебе тоже не советую к этому делу привыкать. А то вон Кроха...
– Мне уже рассказали, – засмеялся Влад, покосившись на Капустяна. – Сильно извиняются, просят прощения и говорят, что не специально.
– Это Кроха как раз понял. Вышел с вывихнутой рукой, ссадиной на роже и с глазами с блюдце. Он же, говорит, меня случайно уронил. Ни я, говорит, ни он ни хрена не поняли. Сказал, что с удовольствием выпил бы с твоим парнем. А это для Крохи, сам знаешь, высшая степень.
– Еще что-то? – спросил Влад.
– До завтра терпит, в принципе. – Серый помолчал, вздохнул и добавил: – Я на всякий случай видеозапись сегодняшнюю просмотрел с площадки перед СИЗО, с внешних камер...
Влад решил не перебивать.
– Ты слышишь меня?
– Слышу.
– Так вот, мой Стасик не виноват, кажется. Там был тот самый урод, которого мы ищем. Подходил почти к проходной, потом спустился к дороге. Там камера уже не берет, но я так думаю...
– А ты не думай, – посоветовал Влад. – От этого голова болит, понимаешь. Уголовникам вообще не стоит напрягать мозги, Серый.
– Ты не понял, Владик, – голос Серого стал неприятно сладким. – Он же убить хотел. Меня или тебя.
– Или Стасика твоего.
– Не смешно шутишь, капитан. Не въехал, что ли? Ты вечером занялся его поисками, а утром он уже засаду устраивает. Сечешь?
– И опять скажу – не напрягайся. Как это он нас убивать собрался? Водителя загипнотизировал? Зачем? У него же, если тебе верить, такие пули, что машину навылет пробить – пустяк. Пару раз выстрелить – и все, при его меткости. Мог даже просто подождать, пока мы из машины выйдем, и потом уже стрелять. Бах, бах и мы точно знаем, по чью душу он пришел. По светлую, ангельскую душу мента, или по загаженную душонку Серого. Я полагаю, что по твою. Ты сам сказал, что я только вечером за дело взялся, а ты по этому поводу вон уже сколько суетился, нет? Можешь не отвечать, мне надоело болтать с тобой по ночам. Утром звякни, и если у меня будет настроение – поговорим. Это если твой маньяк тебя за ночь не пристрелит. Или по стене не размажет. Или сердце не вырвет, или...
– Вот в том-то и дело, – мрачно и серьезно сказал Серый. – Я уже вон сколько времени этим занимаюсь и ничего, а ты только взялся и уже результаты. Так что я голову поберегу, думать не стану, а ты – прикинь. Завтра это перетрем.
Влад задумчиво посмотрел на телефонную трубку в своей руке.
Правильно говорит Серый. Молодец, знает, как достучаться до сердца одинокого капитана милиции. Припугнуть болезного, пусть начнет искать супостата из личных побуждений. Из чувства самосохранения. Как правильно говорил дедушка Фрейд...
Влад бросил трубку на телефонный аппарат.
Вот спрашивается, какого хрена конкретный пацан звонит пострадавшему менту среди ночи, старается его напугать всякой ерундой? Утром не мог всего рассказать? Чего ж он так суетится, бедняга?
Телефон снова оглушительно задребезжал.
– Да? – сказал Влад в трубку.
– Я за беспокойство извиниться хотел, – сообщил Серый, – что, типа, среди ночи разбудил. Спокойной ночи, Владик.
Короткие гудки.
Некоторые удивлялись, отчего у Гетьмана такой старый телефон, здоровенный, угловатый, тяжеленный. Такие, наверное, стояли в тридцатые годы в присутственных местах, по нему вполне могли отдавать приказы о чистках и репрессиях.
Владу нравилась эта махина именно своей нездешностью. Не хлипкая штучка из хрупкой пластмассы, не новодел из красного дерева под старину, а такой вот заслуженный монстр с бронебойным дребезжащим звонком, способным поднять любого.
Вон, даже Богдана Лютого в соседней комнате.
– А давай, – сказал Богдан, появляясь на пороге, – я тебе, товарищ капитан, телефон подарю. Чтобы он тебе на ухо шептал «подъем», а остальных, усталых и никуда не торопящихся, не беспокоил. У меня уже возникало пару раз желание расстрелять этот черный обелиск из штатного оружия.
Влад задумчиво посмотрел на Богдана.
– Нет, правда, – Богдан сделал вид, что не заметил угрозы во взгляде. – Только я зацепился за нормальный сон, можно сказать, эрекция только стала подкрадываться, старшая лейтенантица из центра общественных связей только наклонилась к моему уху, страстно дыша... И тут, вместо чего-нибудь эротического, вдруг как заорет!..
Влад медленно встал, не спуская взгляда с Лютого. Выставил перед собой руки с растопыренными пальцами. И медленно, словно преодолевая сопротивление, пошел к Богдану.
– Эй! – сказал Богдан. – Играй-играй, а рукам воли не давай!
Капустян встал и поспешно направился к двери.
– А ты чего сваливаешь? – обиженно спросил Богдан. – Старшего по званию идут убивать. Ты должен грудью...
– Хренушки, – спокойно ответил Капустян. – Когда капитан идет убивать старлея, лейтенанту лучше переждать. На суде могут понадобиться показания свидетеля. Или победителю понадобится помощь в сокрытии трупа побежденного. Вот тут и я сделаю шаг к карьере.
– Сволочи, – сказал Влад и опустил руки. – И задушить никого толком не получится, все вокруг какие-то корыстные и преднамеренные. Один я интуитивист. Можно даже сказать – сенсуалист.
– Оп-па! – восхитился Богдан. – Это откуда же мы столько слов знаем? Запиши.
– Запиши... Это нужно помнить. Мне Гринчук... помнишь Юрку Гринчука?.. говорил, что достаточно минимума слов, чтобы прослыть умным и образованным. Для художников вообще нужно только три слова знать – и все. В любой богемной тусовке не просто за своего сойдешь, а даже и одним из самых тонких ценителей прослывешь.
– Какие слова?
– Штаны надень, старший лейтенант, потом уж вопросы задавай. А вам, лейтенант, что самый умный из братьев Лютых приказывал?
– Следить. Накормить, – Капустян спохватился. – Я сейчас. Я быстро. Десять минут.
Лейтенант вылетел из комнаты.
Богдан тоже вышел и вернулся уже одетый.
– Ты себя как чувствуешь, капитан?
– Лучше, – сказал Влад. – Что накопал Руслан?
– Руслан... Руслан накопал. Что касается цирка.
Что касается цирка, ничего особо важного и подозрительного Руслану выяснить не удалось. Вроде все нормально.
Прибыла труппа в Харьков два месяца назад. Действительно, должны были приехать москвичи, но на них навалилась целая куча неприятностей – звери болели, гимнасты травмировались, пожар случился в фургоне с реквизитом, в общем, ни о каких гастролях речи идти не могло. И у харьковского цирка половина сезона, новогодняя притом, летела к свиньям собачьим, если бы не вмешательство известного филантропа Сергея Леонтьевича Салунского. Он по своим каналам договорился с «Цирком зверей», благо тот как раз вернулся из заграничного турне. И, говорят, доплатил циркачам за выступление. На всех афишах гордо значилось, что гастроли при поддержке... и так далее.
