Луиза отыскала нужный дом, подошла к облезлой двери, расположенной в окружавшей жилище невзрачной стене из побеленного кирпича, подняла металлический молоточек и постучала им по металлической пластине. Странное эхо разнесло звук ударов по внутреннему двору.
Ожидая ответа, она повернулась к Молчуну.
— Первая встреча, — пробормотала она. — Не знаю, сколько я здесь пробуду.
Он склонил голову и перешел на противоположную часть улицы, где у заколоченных досками и покрытых паутиной входов вечерние тени уже образовывали темные пятна. Веяло приятной прохладой. Стоял декабрь, а ей казалось, будто она снова в Англии и чувствует наступление весны.
Молчун сел на скамейку возле одного из входов и застыл, не сводя взгляда с противоположной двери. Лишь иногда он едва заметно отклонялся назад, скрываясь в сгущающейся тени.
Луиза услышала звук открывавшегося засова и резко повернулась к двери. Когда она открылась, Луиза увидела маленькую чернокожую женщину в безупречной белизны полотняном платье и аккуратно повязанной косынке.
— Мисс Мари Д’Алруа, по приглашению мадам Бланшар, — сказала Луиза. — Меня ждут.
Служанка посторонилась, давая Луизе пройти. Вместо входа в дом она увидела широкий и длинный, футов в шестьдесят, переход с выложенными, как в замке, плитами и сводчатым потолком, тянувшимся футов на тридцать. С потолка на цепях свисали металлические фонари. Переход заканчивался также сводчатым входом во внутренний дворик дома, усаженный пальмами и с фонтаном в центре.
После жаркой улицы внутренний двор показался ей маленьким раем. Он отражал личные пристрастия владельца. Повсюду были клумбы, на цепях висели корзины и скамейки. Помимо пальм, на одной из которых раскачивалась большая клетка с разноцветным попугаем, во дворике росли папоротники и олеандры. В любом другом месте сюда проникало бы слишком мало солнечного света, но в жаркой Луизиане тень была благом. Жители здесь предпочитали зною тень и легкий бриз.
Над двориком находились балконы, отделанные коваными металлическими узорами. За ним шел еще один арочный переход к лестнице, поднимавшейся с первого этажа дома до последнего.
Служанка ввела Луизу в просторную гостиную, занимавшую всю центральную часть дома. Одно из окон ее, выходившее на двор, было открыто. Другие, смотревшие на улицу, были закрыты ставнями. В комнате горели свечи.
— Я доложу мадам о вас, — произнесла служанка.
Ожидая хозяйку, Луиза огляделась. В центре помещения стояло фортепьяно, выполненное из красного тропического дерева. Натертый, темный как смоль пол блестел словно зеркало. Стены комнаты были выбелены. В центре потолка находилась лепнина в виде розы, с которой свисала роскошная латунная люстра. Дом напоминал Луизе корабль — неладно скроенный, отчасти грубоватый, он тем не менее отвечал всем вкусам и потребностям путешественников. Помимо фортепьяно в комнате стояли два дивана и кое-какая другая мебель из красного дерева.
Луиза прошла к фортепьяно. Оно оказалось лондонским, марки «Дровингрум Гранд», возможно даже, производства фирмы «Бродвуд». Луиза представила себе, какой путь проделал инструмент, упакованный в ящики, укрепленный веревками и досками, прежде чем очутиться здесь, в гостиной. Пианино пересекло океан, затем его подняли на пароходе по реке, чтобы разгрузить возле дамбы, погрузить снова, но уже на телегу, и провезти оставшиеся полмили.
«Интересно, как они умудрились затащить такое фортепьяно в комнату? Наверное, через балкон, на блоках и канатах. И вот оно здесь, — размышляла Луиза, стоя возле фортепьяно и разглядывая его. — Мы с тобой два европейца, лишенные родины, оторванные от дома. Возможно, навсегда».
Луиза не села за инструмент. Она умела лишь аккомпанировать себе, исполнять музыку так и не научилась. Именно поэтому она зарабатывала чтением стихов. Да так было и проще — находила свободное помещение, иногда через Молодежную христианскую организацию, где исполняла отрывки из «Les Miserables» и «Мельницы на Флоссе». Аренда пианино стоила дополнительных средств и прибавляла сложностей, а их Луиза старалась избегать, поскольку они сопровождались дополнительным риском.
Однако приехав сюда, на Юг, Луиза столкнулась с неожиданностью — ее речь здесь плохо понимали. Если в Филадельфии в ее акценте видели профессионализм, то здесь его воспринимали как дефект речи. Иногда ее просили повторить те или иные слова, но вовсе не для того, чтобы еще раз насладиться их смыслом.
Она же, со своей стороны, никак не могла привыкнуть к местной привычке смешивать английские слова с французскими либо произносить последние на английский манер. В общем, волей-неволей пришлось Луизе снова заняться музыкой и засесть за репетиции.
Репетировала она ежеутренне и при каждом удобном случае ставила чайник, чтобы подышать паром. Луиза всегда считала себя способной заставить свой голос хорошо звучать, когда нужно, но если раньше это было так, то в последние недели она обнаружила, что и этот дар она основательно подзапустила. Теперь она старалась возродить его, но давали знать годы отсутствия тренировки — забытый природный талант не желал возвращаться.
Когда-то она пела очень неплохо, и, как Луизе представлялось, стоит только захотеть, она запоет еще лучше. Однако шли дни, она без устали репетировала и, наконец, начала понимать — никогда больше она не запоет так, как раньше.
Правда, на комнату и небольшую аудиторию голоса ее вполне хватало. Больше всего она любила выступать на частных вечеринках, дававших ей две замечательные возможности — очаровывать слушателей и одновременно избегать лишнего внимания к себе, потому что о них не сообщалось в газетах, а подготовка к ним и их проведение велись в относительной тайне. Денег она, конечно, получала меньше, чем за выступление в зале, но благодаря содержимому ячейки Жюля Патенотра могла позволить себе некоторое время о них не думать. Теперь главным стало другое — поиск влиятельных и полезных людей.
Кто-то спускался вниз по лестнице. Луиза обернулась и увидела мадам Бланшар. Она двигалась медленно, опираясь одной рукой на перила черного дерева, за другую ее поддерживала служанка. Луиза встречалась с ней дважды, да и то коротко, а накануне ей прислал приглашение ее сын, предложив зайти и провести начальную подготовку к выступлению. Мадам Бланшар, очень пожилая, хрупкая, ступала медленно и осторожно, концентрируясь на каждом шаге. Луиза попыталась было угадать ее характер, но безуспешно. Внешность дамы не говорила ни о чем: она могла оказаться доброй и придирчивой, выдержанной и нетерпеливой — какой угодно, от доброй старушки до древней мегеры. Волосы мадам Бланшар были высоко подняты и заколоты, а закрытое хлопковое платье имело приятный лавандовый оттенок.
Когда обе женщины подошли к дивану и хозяйка начала медленно опускаться на него, Луиза неловко поклонилась ей.
— Софи, попросите Юди спуститься к нам, — приказала мадам Бланшар служанке. С этими словами она наконец уселась и только тогда посмотрела на Луизу. — Выпьете что-нибудь, мисс Д’Алруа?
— Да, стакан воды, пожалуйста, — ответила Луиза.
