Глава 1
Семнадцатая вела себя как последняя сука, впрочем — как всегда.
Звучало это смешно, но Бруно не замечал юмора. Запертые в загоне собаки вечно злились на тех, что еще находились на дневной прогулке, но он подметил, что семнадцатая бесновалась больше других. Она металась с лежака на пол и обратно, и остальные пять лаек, запертые вместе с ней, жались в сторонке, чтобы дать ей место. Однажды, когда Бруно был недалеко от клетки, он видел, как две собаки не успели вовремя убраться с дороги. Теперь они ходили покусанные, в рубцах и шрамах.
Просто она его ненавидела. Она понимала его, как никто другой, и боялась. Бруно облокотился на щетку в крайнем загоне, который он только что подмел, и слушал, как она мечется за грубой деревянной стеной. По полу змеились потеки воды, поблескивая под лампами дневного света. Солнечные лучи никогда не заглядывали сюда.
В дальнем конце загона тихонько скулила одна из собак. Почти над самой головой Бруно — потолок едва достигал шести футов — было слышно, как по доскам непрерывно скребут когти. Шесть похожих на медвежат эскимосских собак на крыше вели себя все беспокойнее, словно к ним по невидимым проводам поступал сигнал тревоги.
Сибирячка в соседнем загоне все металась с пола на лежак, с лежака на пол.
Она ненавидела его.
— Это взаимно, — сказал он вслух и удивился, как резко в холодном воздухе прозвучал его голос.
Прыжки повторялись без сбоев, ритмичные и мощные, словно стучал паровой движок.
«Через пару недель в лаборатории понадобится еще одна собака, — подумал он. — Небось не обрадуешься, попав туда».
Вдруг все смолкло. Было только слышно, как капает вода из шланга, намотанного вокруг трубы в проходе под люком, ведущим на крышу. Даже собаки наверху перестали скрести когтями по доскам.
Бруно ждал, но все было по-прежнему тихо.
— Четвероногие ублюдки! — пробормотал он и стал дальше подметать пол.
Через минуту он кинул щетку в проход. Кое-где по углам еще оставались солома и помет, но с него было довольно. Отцепив электрическую дубинку, которая висела на петле у бедра — Бруно по опыту знал, это лучшее средство воздействия, когда требуется безоговорочное послушание, — он поднял люк, чтобы впустить в загон собак, находящихся снаружи. Они ворвались в клетку, вскакивая на свои лежаки, заползая в клетушки под ними. Они еще не успели устроиться, как он захлопнул крышку люка. Горящие злобой глаза наблюдали за ним, когда он выходил из загона и запирал за собой дверь.
В клетке у семнадцатой по-прёжнему было тихо.
Тот, кто строил это помещение, предпочел красоте прочность. Такие толстые деревянные перегородки обычно ставили в хлеву. Дверь каждой клетки крепилась тяжелыми металлическими петлями. Придерживая дубинку на боку, Бруно приник к проволочному глазку.
Внутри было довольно темно, но ничего необычного он не заметил. Три неповоротливые гренландские собаки лежали на нарах, еще одна наполовину высунулась из клетушки под лежаком.
Чтобы осмотреть углы, Бруно наклонился ближе.
У самого его лица просвистел снаряд из костей и мускулов.
Он отпрянул назад, держа дубинку наготове, но собака не могла его достать в любом случае. Сибирячка рвала пол когтями, и рычала, и брызгала слюной, прижав оскаленную морду к сетке, глаза побелели от ярости, но сетка была прочная и выдержала. Собака отскочила и снова бросилась вперед. На этот раз на сетке остались сгустки крови.
Бруно наблюдал, как она снова и снова кидается на сетку, но ее ярость понемногу затухала.
Зарычали собаки в других загонах, как будто взревел моторами целый парк тяжелых грузовиков. Наверху, на крыше, снова кто-то стал возбужденно носиться и царапать когтями по доскам. Сибирячка кинулась на него еще пару раз, и тогда он достал дубинку и ударил электрическим концом по сетке, когда она прыгнула вперед. Будет теперь скулить от ожогов целый час, если ее не вырубит шок.
Кто следующий? Он напрягся в ожидании.
— Какого черта вы тут делаете? — вдруг раздался удивленный голос.
Бруно обернулся.
Больше всего Мишлен Бауэр не любила сидеть в комнате отдыха с биноклем и следить за богатыми туристами, которые время от времени заходили на станцию одолжить ездовых собак, чтобы подурачиться на леднике. Но что она могла поделать? Их приводила Рашель Жено, а Рашель Жено была падчерицей главы фирмы. И сотрудникам станции приходилось мириться с их присутствием и надеяться, что эти визиты будут краткими и туристы не будут совать нос на объекты.
Она попробовала настроить бинокль. У нее вечно болела от него голова. Объекты ее наблюдения казались не больше булавочной головки там, вдали, где солнце ярко освещало ледник и все было покрыто легкой дымкой. От этого ей было ничуть не легче. Еще дальше вставали острые, покрытые прожилками льда горы.
Кажется, кого-то не хватает. Их должно быть семь, но она видела только шестерых.
Похоже, телохранитель принцессы устроил перерыв, сказала себе Мишлен и, решив, что пора последовать его примеру, опустила бинокль и потерла глаза.
Смотреть в комнате отдыха было особенно не на что: унылая обстановка напоминала захудалый молодежный лагерь. Станция была расположена в Швейцарии, на полпути к вершине горы. Маленький железнодорожный полустанок находился на линии, по которой ездили тысячи фанатов лыжного спорта, но здесь почти никто не останавливался. На станции было двадцать сотрудников, в основном немцы и французы. Четыре большие лаборатории и три операционные, используемые в основном для вскрытий, около тысячи крыс и три дюжины лаек, которые остались с тех времен, когда станция была собачьим питомником. На собаках изредка проводили опыты, но результаты нуждались в проверке: у них был замедленный, «северный», обмен веществ. Никаких оригинальных исследований здесь не проводили, только предварительные испытания готовой продукции: монотонная процедура получения научных данных, анализировать которые будут другие.
За ее спиной Джонни Тостевин пересек комнату, направляясь к кофейному автомату. Интересно, догадается он принести ей кофе или придется его просить?
Она опять подняла бинокль.
Этот ледник, в отличие от других, не был похож на реку льда с неторопливым течением, скорее он выглядел как заполненная снегом котловина, слегка накренившаяся под укрывшими ее горами. Он был далеко не так безопасен, как казалось. Ни один лыжный маршрут с верхних курортов не пролегал здесь из-за глубокой расселины и угрозы снежных обвалов.
— Что там происходит? — голос Джонни Тостевина раздался прямо у нее за спиной. Кофе он ей, конечно же, не принес.
— Болтаются без дела, — ответила Мишлен.
— Они уходили на обед?
