- Да, но... - непривычная морщина умственного напряжения
прорезала лоб Скрамма. Гэррети показалось, что он видит, как медленно
ворочаются его мысли.
- Я не хочу вас обижать, - сказал наконец Скрамм. - Вы
хорошие парни.
Но большинство здесь не знает, зачем они во всем этом
участвуют. Вот этот Баркович. Он не хочет выиграть, он хочет только смотреть,
как другие умирают. Когда кто-нибудь получает пропуск, он будто становится
сильнее. Но этого мало.
- А я? - спросил Гэррети.
- Ты... Ну, ты, похоже, вообще не знаешь, зачем идешь. То же
самое сейчас ты идешь потому, что боишься, но этого тоже мало. Это проходит,
Скрамм опустил глаза и смотрел на дорогу. - И когда это пройдет, ты получишь
пропуск, как и другие.
Гэррети вспомнил, как Макфрис говорил: "Когда я устану...
Я просто сяду и останусь сидеть".
- А с тобой, конечно, такого не случится? - съязвил Гэррети,
но простые слова Скрамма напугали его.
- Нет, - так же просто сказал Скрамм. - Не случится.
Их ноги поднимались и опускались, неся их вперед, за
поворот, мимо запертого на ржавый засов сарая.
- Я, похоже, понял, что такое умирание, - тихо сказал
Пирсон. -Не сама смерть, а умирание. Если я перестану идти, я умру, - он
сглотнул, и в горле у него булькнуло. - Может, это и есть то, о чем ты
говоришь, Скрамм.
А может, нет. Но я не хочу умирать.
Скрамм печально посмотрел на него.
- Ты думаешь, знание защитит тебя от смерти?
Пирсон вымученно улыбнулся, как бизнесмен на лайнере во
время качки, пытающийся не выблевать свой завтрак:
- Сейчас это единственное, что меня защищает.
Гэррети ощутил безумное чувство благодарности. Его средства
защиты еще не были сведены к этому.
Впереди, словно для иллюстрации того, о чем они только что
говорили, парень в черном свитере вдруг упал на дорогу и начал кататься в
конвульсиях. Он издавал странные горловые звуки - ааа-ааа-ааа, как обезумевшая
от страха овца. Когда Гэррети проходил мимо, одна из бьющихся рук парня задела
его туфель, и он в ужасе отскочил. Глаза парня закатились, но подбородок
стекала струйка слюны. Ему вынесли два предупреждения, но он ничего не слышал,
и через две минуты его пристрелили, как собаку.
После этого они перевалили низкий холм и начала спускаться в
зеленую долину. Прохладный ветерок приятно овевал разгоряченное лицо Гэррети.
- Здорово, - сказал Скрамм.
С высоты они видели дорогу миль на двадцать вперед. Она
вилась среди лесов, как черно-серая карандашная черта, проведенная по измятой
зеленой бумаге. Далеко впереди дорога снова шла на подъем и терялась в розовой
утренней дымке.
- Должно быть, это то, что называют Хэйнсвиллским лесом, -
сказал Гэррети без особой уверенности. - Зимой тут кошмар. Кладбище грузовиков.
- Я такого никогда не видел, - с почтением сказал Скрамм. - Во всей Аризоне нет
столько зелени.
- Радуйся, если можешь, - буркнул Бейкер, присоединяясь к
группе. - Скоро будет не до того. Уже жарко, а ведь еще только полседьмого.
- Хотел бы я построить здесь дом, - сказал Скрамм, фыркая,
как бык в жару. - Построить самому, вот этими руками, и глядеть на это каждое
утро.
Вместе с Кэти. Может, так и будет, когда все это кончится.
Никто ничего не сказал.
К 6.45 ветерок прекратился, и стало припекать уже
по-настоящему.
Гэррети снял куртку и стянул ее узлом на талии. Дорога
больше не была пустынной - там и тут стояли машины, пассажиры которых стояли
рядом, приветствуя участников Длинного пути.
У одной из машин Гэррети увидел двух девушек-ровесниц в
летних шортах и легких блузах. Их лица горели волнением - древним, греховным и
чуть не до безумия эротическим. Гэррети почувствовал, как животная похоть
волной поднимается в нем, заставляя все его тело дрожать в лихорадке.
Вдруг Гриббл, уже проявивший себя радикалом, свернул с
дороги и рванулся к девушкам. Одна из них, та, что была ближе, повернулась к
нему и обняла руками за шею. Гриббл - растерянная, перепуганная фигура в
пропотевшей белой рубашке, - прижал ее к себе; его руки блуждали по ее груди,
животу, бедрам, не встречали никакого протеста с ее стороны.
Он получил второе предупреждение, потом третье. Когда прошло
пятнадцать секунд ожидания, он оторвался от девушки, пустился бежать, упал и, кое-как
поднявшись, полувышел-полувыскочил на дорогу.
- Не смог, - по лицу его катились слезы. - Видели, она
хотела меня, а я не смог... Я... - его слова потонули в нечленораздельных
всхлипываниях.
Он шел, держась обеими руками за живот.
- Ну, им-то хватило, - зло, как всегда, вставил Баркович. -
Будет, о чем поговорить завтра.
- Заткнись! - крикнул Гриббл. - Как больно, черт! Это
судорога.
- Стоячка, а не судорога, - заметил Пирсон. Гриббл молча
посмотрел на него из-под упавших на лоб растрепанных черных волос.
- Больно, - снова прошептал он и медленно опустился на
колени, так же прижимая руки к животу. Гэррети мог разглядеть крупные капли
пота, стекающие по его шее.
Мгновение спустя он был мертв. Гэррети обернулся в сторону
девушек, но они уже спрятались в своей машине. Он пытался изгнать их из своей
памяти, но не мог. Каково это - прижимать к себе их мягкую, податливую плоть?
Ее бедра извивались, когда Гриббл целовал ее... О Боже, они извивались... Это
был спазм, оргазм, что угодно... О Господи, только бы сжать ее вот так и
чувствовать это тепло... Он вдруг кончил. Теплая жидкость потекла по его
промежности.
Черт, сейчас появится пятно на штанах, и кто-нибудь
обязательно заметит. Заметит и скажет, что выгонит его на улицу голым и
заставит так ходить... Ходить... Ходить...
"О Джен, я люблю тебя, правда, люблю, но это что-то не
то, что-то совсем другое..."
Он распустил куртку вокруг талии и продолжал идти так же,
как и раньше, и воспоминание тускнело, как фотография, оставленная на солнце.
Теперь они шли под уклон, и шаг поневоле ускорился. Пот тек ручьями.
Гэррети - он сам себе не поверил, - вдруг захотелось, чтобы
опять наступила ночь. Он оглянулся на Олсона.
Олсон опять глядел на свои ноги. На его шее явно выступили
жилы, губы скривились в застывшей усмешке.
- Он уже почти готов, - сказал рядом Макфрис. - Когда
человек начинает надеяться, что его застрелят и тогда он сможет отдохнуть, он
далеко не уйдет.
