Григорий откинулся в мягком удобном сиденье, прикрыл глаза. И снова увидел это молочно-бледное, гладко выбритое, очень молодое и в то же время каким-то непостижимым образом старое лицо искушённого в желаниях и страстях юноши с необычно цвета пронзительно-жёлтыми глазами…
Какое-то время незнакомец молчит. Самовит тоже не открывает рот, ждёт.
— Зови меня Бафомет, — негромко произносит желтоглазый.
— Бафомет, — повторяет Самовит. — Первый раз слышу такое имя. Откуда ты?
И снова лай, похожий на смех или смех, напоминающий лай.
— Издалека. И в то же время это место совсем рядом. Как такое может быть, верно?
— Ну отчего же, — говорит Самовит. — Многие явления и вещи обладают подобным свойством.
— Рад, что ты образован. Это поможет.
— Чему?
— Нашему общему делу.
— У нас уже общее дело? — Самовит позволяет себе усмешку.
— Пока нет. Но скоро.
— И как скоро?
— Думаю, начнём мы его прямо сегодня. А закончим… Это будет от тебя зависеть. Потому что делать его будешь ты. Моя задача — лишь обеспечить тебе всё необходимое. Например, здоровье, силу и, — он покосился на Самовита жёлтым глазом и широко ухмыльнулся, — очень долгую жизнь. Такую долгую, что ты и представить не можешь.
— Я постараюсь, — обещает Самовит.
— Тысяча лет устроит? Для начала. Если не успеешь, добавлю ещё две-три сотни.
— Неплохо, — теперь Самовит уже смеётся в открытую. — Отчего же сразу не бессмертие?
— А зачем оно тебе? — удивляется Бафомет. — Стоит подумать, как следует, и ты сам поймёшь, что бессмертие — это самое страшное наказание для человека, которое только возможно. Я не собираюсь тебя наказывать. Наоборот.
Его рука опять, словно в кошмарном сне, вытягивается, вытягивается, берёт палочку с муравейника и возвращается в нормальное состояние. Теперь Самовит может разглядеть татуировку. Это три слова на латыни. Solve et Coagula. Растворяй и сгущай. Так-так…
— Будешь? — спрашивает Бафомет, демонстрируя палочку, на которой сидит с десяток муравьёв. — Готов поделиться. Половина тебе, половина мне.
Самовит отрицательно качает головой.
— Как хочешь. — Он обсасывает палочку со всех сторон. Вместе с муравьями. Глотает, жмурится от удовольствия. — Люблю кисленькое, — сообщает и отбрасывает палочку в сторону. — Это будет трудное дело, не скрою, — говорит он дальше. — Но и награда велика, согласись. Зоряна ведь не хочет идти за тебя замуж, так?
От неожиданности Самовит вздрагивает.
— Кто ты? — спрашивает он глухо, хотя уже знает ответ.
— Правильно догадался! — радостно восклицает Бафомет. — Молодец. Не зря мой выбор пал на тебя. А ведь были и другие кандидаты… Так что можешь гордиться. Ты — лучший. Кстати, кроме всего прочего, я властитель любой магии и покровитель всяческих колдунов и ведунов. Значит, и твой покровитель. Даже в первую очередь твой, потому что ты — мой избранник. Можно сказать, я твой друг. Пока ты в этом сомневаешься, понимаю. Но, поверь, не так уж много времени пройдёт, и ты убедишься, что лучшего друга, чем я, у тебя никогда не было и не будет.
— Друзья бескорыстны, — говорит Самовит.
— А разве я сказал, что мне от тебя что-то нужно? — искренне удивляется Бафомет. — Суть в том, что у нас с тобой, друг Самовит, есть общий враг. И победа над ним нужна тебе точно так же, как и мне. А может, и в большей степени. Скажи, тебя устраивает появление в твоей стране нового бога и его служителей?
Самовит промолчал, глядя в землю.
— Знаю, что не устраивает, — продолжил Бафомет с вдохновением. — Мало того. Будь твоя воля, греческие попы уже лежали бы на дне рек с камнями на шеях. Каждому попу — по хорошему тяжёлому русскому камню. А что? Это справедливо. Они сжигают и топят изображения ваших богов, княжьи гридни по их приказу преследуют, гонят, убивают волхвов и ведунов по всей Руси. Пусть на своей шкуре почувствуют, каково это. Да? Ты ведь думаешь об этом постоянно. И даже мечтаешь. Так вот, с моей помощью твоя мечта осуществится. Месть. И месть безнаказанная. Что может быть слаще! Хотя постой… — Он сделал вид, что серьёзно задумался. — Может, я не прав и ты вовсе не хочешь отомстить? Я тут рисую тебе славное будущее, а ты давно уже решил отречься от веры предков, креститься и снова посвататься к Зоряне, то бишь, извини, Ольге? Скажи тогда, не стесняйся. Я пойму и найду другого. Помнишь, я говорил, что не ты один был у меня на примете? Только знай. Греческие попы не остановятся. Не будет вам, ведунам и волхвам, носителям истинных знаний и веры, покоя и сна. Да и самой жизни не будет. Выжгут вас калёным железом. Ты можешь сдаться, принять Христа и тогда останешься жив. И даже, возможно, женишься на Ольге-Зоряне. И предашь память своих предков. Будешь проклят их духами и богами, которым служил. Вот им проклят! — Бафомет возвысил голос и указал рукой за спину, на капище Велеса. — А можешь взять у меня силу и вступить в бой. Справедливый, беспощадный. Да, он будет бесконечно долгим, трудным и кровавым. И неизвестно, за кем останется победа. Но в любом случае ты сбережёшь веру и знания, передашь этот огонь тем, кто будет готов его принять — такие найдутся, поверь. А главное — в тот день, когда ты покинешь этот мир, твоя совесть будет чиста. Потому что ты боролся до конца и не ослушался голоса своего сердца…
Это был долгий разговор. Солнце уже освещало закатными лучами вершины древесных крон, готовясь вскоре уйти за горизонт на ночлег, когда Бафомет и Самовит заключили Сделку. Договор. Соглашение.
Непостижимым образом, возникнув из ниоткуда, в руках Бафомета оказался пергамент, на котором чёрным по желтоватому были кратко и ёмко изложены все его пункты. Включая последний, гласящий, что после смерти душа Самовита сама, без всякого принуждения, выбирает способ и место своего дальнейшего существования. Очень обнадёживающий и правильный, по мнению Самовита, пункт. Тогда он думал именно так. Хотя какая-то малая, слабая и дальняя часть его существа понимала и подозревала, что Бафомет его искушает и в чём-то лукавит. Но уж больно велико было искушение и очень — очень! — выгодны условия. Да и что есть жизнь человеческая? Сплошь искушения. Любовью. Дружбой. Верой. Делом. Выбором, наконец. Он — выбрал.
— Прочёл? — спросил искуситель.
— Да.
— Ещё пожелания, дополнения, вопросы?
— Нет, всё ясно.
— Тогда подписываем.
Бафомет глянул вверх, и к его ногам свалилась крупная сойка. Без признаков жизни. Разом удлинившаяся рука выдернула из хвоста птицы сизое перо. Тремя движениями острейшего ножа Бафомет заточил перо, затем полоснул ножом по ладони. Потекла, закапала на траву тёмная кровь. Он окунул перо в кровь и расписался внизу пергамента. Дунул на ладонь, и кровь вместе с порезом исчезла. Даже шрама не осталось.
— Теперь ты, — сказал, протягивая нож и перо. — Рану я тебе затяну.
