Старенький, ещё советского производства фонарик, с основательно подсевшими батарейками, завалявшийся у Егора в бардачке, полкоробки спичек и две зажигалки – этого оказалось мало, чтобы разогнать окружающую их мокрую темень. Стреляные гильзы, вероятно, подобрали уцелевшие, они же увезли раненых и убитых, если таковые были, а следы крови смыл долгий дождь.
– Ну, – поинтересовался Володька, когда они, основательно промокнув, залезли в сухое и тёплое – Егор не глушил двигатель – нутро машины. – Что дальше, господа?
– Дальше дайте закурить, – попросил Николай.
– Ты же, вроде, давно бросил, – удивился Егор, протягивая ему пачку «Донского табака».
– Бросил, не бросил… – Король осторожно вытянул мокрыми пальцами сигарету. – Какая теперь, в жопу, разница, когда меня бросили? А меня ведь бросили. Ну, курвы, доберусь я до вас… Всем сёстрам будет по серьгам.
Он прикурил от Егоровой зажигалки, глубоко затянулся и обессилено откинулся на спинку сиденья. – Болит, – пожаловался он, потирая грудь.
– Ещё бы не болело, – сочувственно кивнул Егор.
– Нет, ну его, – Король ещё раз затянулся и выбросил недокуренную сигарету в дождь за окно. – Я это дело так понимаю, – продолжил он, морщась то ли от дыма, то ли от боли. – Боря отстрелил себе яйца. И это очень хорошо. Потом подстрелили уже меня, что очень плохо. Потом не знаю, что было, но в конечном результате все смылись с места, так сказать, вооружённого конфликта. И это, возможно, для них пока хорошо. Но это пока, потому что мы остались живы, что уже для них плохо, так как я теперь вернусь и, опять же, оторву кое-кому яйца. Руками. Совсем, суки, нюх потеряли!
– Мы не просто остались живы, – подсказал Егор. – Мы остались ещё и целы.
– И это очень хорошо, – усмехнулся Володька.
– Хорошо, – кивнул Егор. – Только совсем не понятно.
– Понятно, не понятно… – опять поморщился Король. – Я в этом сейчас разбираться не стану. Мне сейчас в другом разобраться надо. И я, уж поверьте, разберусь.
– А может, это менты? – предположил Егор. – Услышали стрельбу. Или кто-то услышал и позвонил. Приехали. Всем лежать, руки за голову! Ну и повинтили честную компанию.
– Ага. Сейчас прямо наши менты всё бросят и поедут туда, где стреляют, – саркастически заметил Володька. – Разве что ОМОН, да и то…
– Вот-вот, – поддержал Король. – И потом. Компанию повинтили, а нас, значит, оставили. В качестве памятника на месте знаменитой разборки между Королём и Борей Богатяновским. Глупости говоришь.
– Ну, твоя версия тоже небезупречна, – заметил Егор. – И вообще, какого мы здесь торчим? Поехали, я отвезу всех по домам, а утром уже будем соображать, что к чему.
– Нет уж, – зловеще пообещал Король, – Я до утра ждать не стану. Я прямо сегодня соображать начну. Рубашку вот только переодену. Но насчёт домой – это ты прав. Поехали, а то жена, наверное, уже волнуется.
– И моя, наверное, тоже, – вздохнул Володька.
– Кто бы за меня поволновался, – пробормотал Егор и выжал сцепление.
Было уже начало первого ночи, когда Егор, поужинав яичницей с колбасой, вышел на крыльцо.
Дождь кончился. Егор закурил и по извечной привычке многих ростовчан мужского пола присел было на корточки, но, подумав, поднялся, сошёл с крыльца и сел в машину.
Он сразу же почувствовал, что в салоне изменился запах.
Любое закрытое пространство, в котором живут, работают, отдыхают или просто время от времени находятся люди, всегда обладает своим, только данному конкретному пространству присущим, запахом. По-разному пахнут одинаковые, казалось бы, квартиры, где живут разные люди. Более того – по-разному пахнут разные квартиры, где живут одни и те же люди! Отличаются по запаху, всеразличные конторы, офисы, редакции газет и прочих средств массовой информации, производственные помещения, кафе и рестораны, пивные, музеи и забегаловки, учебные заведения, отделения милиции, библиотеки и театры. Одинаково пахнут лишь казармы, российские тюрьмы, спортзалы и салоны авиалайнеров. Мы попадаем в помещение, в котором бывали сотни раз, где нам знаком каждый предмет и любая деталь обстановки. Мы заходим и не сразу замечаем, что кто-то, например, передвинул на десяток сантиметров стол или шкаф или переставил горшок с геранью, но запах… Если изменился запах, мы чувствуем это немедленно и начинаем оглядываться в поисках перемен.
Автомобили тоже имеют каждый свой запах. Запах этот зависит и от марки машины, и от качества бензина, который сгорает в её цилиндрах, от возраста автомобиля, от материалов, пошедших на отделку салона и, разумеется, от владельца. Что он ест, что пьёт, курит или нет, а если курит, то какие сигареты. А, может, он курит исключительно сигары или трубку? Старый этот человек или молодой, мужчина или женщина, женат или холост, каким одеколоном или духами он пользуется, здоров он или болен, беден или богат, кто чаще всего с ним ездит – всё, решительно всё влияет на запах в машине. И он, этот запах, въевшись однажды в обивку сидений и салона и даже в сам металлический корпус, как правило уже не меняется до конца жизни данного транспортного средства или же его владельца.
Да. Запах в салоне неуловимо изменился. Сквозь крепчайшую корку никотиновых смол, смешанных с парами дешёвого алкоголя и не менее дешёвого одеколона и бензина, мужского пота и неоднократно пролитого пива, пробивалась тонкая и свежая, щекочущая сердце струя. Так мог бы, наверное, пахнуть высокогорный луг, обильно поросший неизвестными травами, посреди которого в ярко-жёлтом сарафане на маленьком складном стуле сидит молодая женщина и наносит на бумагу акварельными красками стремительно приближающуюся грозу.
Отчего-то невкусной показалась выкуренная едва наполовину сигарета. Егор выбросил её за окно, протянул руку и включил приёмник. Опять эта тишина на всех волнах, заполненная чьим-то то ли осторожным, то ли насмешливым молчанием.
– Поговори со мной, Анюта, не молчи, – просительно сказал Егор, ощущая себя полным идиотом. – Я же чувствую, что ты здесь. Или ты хочешь, чтобы я сначала поздоровался? И то верно. Невежливо начинать разговор, не поздоровавшись. Здравствуй, Анюта.
– Здравствуй, Егор. О чём ты хочешь поговорить?
Глава одиннадцатая
Голос шёл из динамика. Приятный женский голос. Не визгливый и не хриплый, мягкий и одновременно слегка отстранённый, как будто говорящий для себя ещё окончательно не решил, стоит ли ему продолжать беседу или лучше вежливо попрощаться и уйти.
Егор по-настоящему растерялся. С выражением глуповатого изумления на лице, приоткрыв рот, он уставился на светящуюся зеленоватым светом шкалу настройки так, словно оттуда вот-вот должен был выскочить, как минимум, живой чёртик.
– Ну, – с усмешкой, как показалось Егору, произнёс голос… – Ты ведь хотел поговорить. Я слушаю.
– Э… Ты… кто? – Егору ценой невероятных усилий удалось наконец вытолкнуть из себя два корявых слова и одно междометие.
