– Не будь глупой! Ты знаешь, ты очень изменилась! Я тебя нахожу просто очаровательной…
– Благодарю тебя, но это не помешает злым языкам судачить, что он женится на приданом.
– Не очень это будут делать, так как знают хорошо господина Депре-Мартеля: у него репутация очень опасного человека в деловом мире. Можно быть совершенно уверенным, что он составит так брачный контракт, что твоему супругу никогда не удастся тебя разорить, даже если предположить, что у него когда-нибудь могло бы быть такое намерение, и, конечно, красавец Франсис должен будет в течение года доказывать свою любовь. Если он согласился, то это уже хороший признак. Целый год ты будешь получать букеты каждый день!
Мелани рассмеялась:
– Знаешь, я жалею того, кто попросит твоей руки! Ты считаешь, как старый ростовщик. Я же выхожу замуж не для того, чтобы получать подарки. А потому, что я люблю Франсиса.
– Конечно, конечно, но все-таки приятно получать подарки? Для меня период обручения – самый приятный период! Воспользуйся им как можно лучше!
Мелани только этого и хотелось.
В среду, пятого ноября, дядя Юбер привез будущую невесту и ее мать на Елисейские поля в великолепном ландо, запряженном двумя ирландскими жеребцами в блестящей попоне и взнузданных на английский манер. На ужине в узком интимном кругу должны были присутствовать будущие супруги и их семья, состоящая из ближайших родственников (которых было немного), а потом состоится прием, на который съедется почти весь Париж. Особняк Депре-Мартеля был освещен от отдушин подвала до окошек под самой крышей, а двойная вереница слуг в напудренных париках и одетых на французский манер – в бархатных пиджаках зеленого цвета с золотыми галунами и коротких штанах из белого панбархата – образовывали своеобразный почетный эскорт, протянувшийся до этажа, на котором находились приемные залы. Пораженная Мелани не могла узнать помпезный особняк, в котором она провела столько скучных часов. Множество канделябров ярко освещали анфиладу комнат, в которых должен был состояться торжественный прием, вся мебель была без своих серых чехлов с белыми веревочками. Всюду были белые цветы, а вдоль всего длинного большого салона простирался пышный буфет, уставленный корзинами цветов и прикрытый тюлем, стояло неисчислимое количество маленьких позолоченных стульев, взятых напрокат у Катильона и заменивших торжественные кресла стиля Людовика XIV, которые стояли обычно рядом с готическими стульями времен Наполеона III, где лежало много диванных подушек, эти кресла и стулья обычно находились в главном салоне особняка. Все это вскоре будет предоставлено в распоряжение гостей бала, а пока Сомс проводил «этих дам» в зимний сад, где старый Тимоти во фраке ожидал их. Альбина просто сияла в очаровательном платье жемчужного цвета от Пакена. Она шла впереди дочери, одетой в знаменитое белое платье, которое совершенно не нравилось Мелани и заставляло представлять себя молодой пленницей завоевателя, прикованной к его колеснице. Мать явно торжествовала, и Мелани спрашивала себя, был ли этот праздник устроен в ее честь или в честь ее матери.
По всей видимости, дед задал себе тот же вопрос, ибо, когда невестке пришлось пропустить невесту, чтобы она его поцеловала, он сказал, нахмурив брови:
– Скажите мне, это то платье, которое вы «по моему приказу» заказали для моей внучки для бала в честь ее шестнадцатилетия?
– Но, отец, это восхитительное платье! Совсем последняя модель дома «Пакен» и совершенно то, что подходит для обручения молодой девушки…
– Это подошло бы, может быть, если бы ей на жертвенном алтаре перерезали горло. Держу, впрочем, пари, что это очень красивое платье на вас было куплено в один и тот же день?
– Отец! – проблеяла Альбина, став пунцовой. – Я молодая женщина, и имею право в моем возрасте одеваться в соответствии с ним!
– Вы имеете все права, кроме одного: плачу я. Это платье не на тех плечах, но мы сейчас это исправим. Пойдем, Мелани!
Ведя за руку молодую девушку, дед отдал приказ, чтобы «Мадам Дюрюи пришла в бельевую», а сам с внучкой быстрым шагом направился на четвертый этаж, где его уже ждала мадам Дюрюи.
У этой женщины было простое имя Эрнестина, и она была личной камеристкой «дорогой мамочки». Она почти всю жизнь провела возле нее, а после ее смерти была повышена в должности: дед заставил ее снять свои накрахмаленные муслиновые фартучки и, доверив ей ключи от всех шкафов, поставил во главе всего женского обслуживающего персонала. С этого дня она стала мадам Дюрюи и по рангу равнялась Сомсу. Перед ней дед поставил Мелани:
– Посмотрите на это и скажите, только искренне, на что похожа эта девочка?
– Конечно, не на невесту, о которой будет говорить весь Париж. Это туалет для пострижения в монастыре… но все можно уладить, так как это платье хорошо сшито. Все несчастье в том, что оно очень сложное!
– Вам хватит получаса?
– Если мне немного помогут, я постараюсь справиться!
– Отлично! Я в это время постараюсь найти все, что нужно.
Мелани переодели в банный халат, и она смотрела, как мадам Дюрюи и целая команда горничных резали и сшивали ее платье. Вскоре все излишества на платье были срезаны ловкими ножницами и теперь валялись на полу. Скромное квадратное декольте было освобождено от китовой «удавки», на которую были прикреплены многослойные накрахмаленные кружева. И после этого Мелани была приглашена примерить «отремонтированное» таким образом платье. Белое шелковое платье было неузнаваемым. Не было ни помпонов, ни лишней шнуровки, ни торчащих накрахмаленных кружев. Остались только прошивные кружева, потому что невозможно было без них обойтись. Платье, которое было завязано на талии молодой девушки широким сатиновым бантом, стало простым, и хотя Мелани предпочитала простоту, все же теперь оно было слишком простым…
Мадам Дюрюи осматривала своим критическим взглядом свое произведение, как вдруг вошел дед с большим ларем из голубой кожи. За ним семенила горничная, неся в корзине маленький букетик бледно-палевых роз, она подошла к Мелани и приколола их к поясу на талии.
– Закрой глаза! – приказал дед.
Вдруг Мелани почувствовала, как что-то холодное скользнуло у нее по шее, и послышался шепот, а затем кто-то прикоснулся руками к ее волосам. Тут она услышала, как мадам Дюрюи сказала:
– Это все меняет!
Не в силах больше сдерживать любопытство, Мелани открыла глаза и не узнала себя. На ее шее красовалось колье из розовых жемчужин с пересыпанными между ними бриллиантами и лежало в пять рядов на ее длинной тонкой шейке, а на талии была надета цепь-пояс из таких драгоценных камней, которые сверкали среди живых роз. Такая же нить жемчугов с бриллиантами сверкала в волосах. Эффект был поразительный, и глаза Мелани заблестели, как две звезды.
– Это знаменитые жемчуга бабушки, те, которыми твоя мать… жаждет себя украсить и мечтает об этом уже много лет, но они ей никогда не будут принадлежать. Я дарю их тебе: это будет моим подарком в честь твоей помолвки. У тебя будут и другие драгоценности, когда ты выйдешь замуж.
