Жизнь – это выбор наименьшего из зол. И не более того.
К. С. Мазур. Из зрелых размышлений.
Воевать – значит учиться.
Мао Цзедун
Памяти моего доброго знакомого М.А., которому удача не
изменяла на неправильной стороне улицы, но однажды подвела на правильной...
Александр Бушков
Часть первая. Терминатор поневоле
Глава 1
Как странствуют адмиралы
Пейзажи за окном вагона, какими бы они ни были красивыми и
приятными для глаза, успели уже окончательно надоесть – любая тайга в свете
ясного солнца, любые живописные буераки, долины, реки, сопки и все такое
прочее, безусловно, напрочь осточертеет, если созерцать эту чертову нетронутую
природу аж несколько дней. Душа поневоле просит, вот чудо, пыльного асфальта,
растрескавшегося бетона, автомобильного мельтешения с чадной бензиновой вонью и
даже, быть может, толкотни в автобусах. Поскольку все перечисленное, если
вдумчиво проанализировать, будет знаменовать собой конец затянувшегося
путешествия. Как ни покромсали бывший Советский Союз его бывшие республики,
рванувшиеся на свободу, словно тараканы из коробки, все эти дурные перемены
ухитрились не затронуть одного-единственного – ширины. В ширину нынешняя
независимая Россия осталась такой же. Или почти такой, почти той же самой, как
в его случае. От града Питера до града Шантарска поезд тащится, преодолевая
абсолютно те же расстояния, что и в старые, осужденные демократической
общественностью времена. Ровно столько же верст – а вот времени уходит гораздо
больше, нежели при коммунистах – потому что на рельсы порою высыпают
остервеневшие бюджетники, давненько не видевшие родную зарплату и оттого не
придумавшие ничего лучшего, кроме как побуянить на Великой Сибирской
магистрали. А то для разнообразия невзгод рыжий энергетический вампир отдает приказ
обесточить очередной перегон...
Впрочем, им везло. С отключением железной дороги они так и
не столкнулись – зато наслушались о нем немало. Если в старые времена, до
исторического материализма, путники стращали друг друга разбойниками и
драконами, то теперь роль дорожного ужастика, пугалочки для странников прочно
утвердилась за Чубайсом, Великим и Ужасным, выполнявшим, пожалуй что, в
нынешнем массовом сознании стародавнюю роль языческого божка-грозовика. В самом
деле, было много общего. Мало кто видел этого самого рыжего, зато достоверно
было известно, что, пребывая в своем таинственном отдалении, он в любой миг
может дернуть любой рубильник и устроить кирдык...
Что до бюджетников, то они обозначились на пути один раз,
еще за пределами Шантарской губернии – да и то, не вставшие грозно на путях
непреодолимой стеной, а оттесненные к зданию вокзальчика доблестными силами
правопорядка, так что никакой задержки и не было...
– Что там такое завлекательное, господин
адмирал? – раздался за спиной ленивый и разнеженный голосок Светы. –
Неужто нимфы лесные маячат? Если так, возревную.
– Инопланетяне, – сказал Мазур, подавив тяжелый
вздох, не оборачиваясь. – Пролетели и сгинули. Жду, вдруг опять появятся.
– Ну и что это даст?
– А хрен его знает, – сказал Мазур в раздумье.
– Хрен? – нежный девичий голосок приобрел
дразнящие нотки на манер завлекающего мурлыканья. – Вообще-то интересная
логическая цепочка начинает выстраиваться... Сказать ее целиком, или
современные адмиралы должны и так быть сообразительными?
– Да чего уж там целиком, – проворчал Мазур, с
удовольствием подставляя голую грудь струе прохладного воздуха, проникшей в
приоткрытое окно. Окно, конечно, согласно незыблемой железнодорожной традиции
было изначально заперто на века, но К. С. Мазур, на совесть ученый многим
хитрым ремеслам, и не с такими запорами справлялся в странствиях своих вокруг
глобуса. Он и тут не оплошал. Он и с девушкой, надо надеяться, не особенно и
оплошал, судя по ее довольному тону. Избавиться бы еще от тягостного ощущения,
будто очередная красотка, оказавшаяся в твоей постели – последняя, уж точно
последняя, а дальше хрен вам, товарищ адмирал, а не амурные похождения... Вот
только как избавишься, если этот комплекс преследует уже добрых несколько лет,
и с ним ничего не может поделать даже крупнейший специалист по неведомым
большей части человечества заскокам, доктор Лымарь?
– Избушка, избушка, – промурлыкала Света, –
оборотись, светик мой, к лесу задом, ко мне передом... А то твоя могучая спина
каким-то неведомым образом выражает нешуточные душевные терзания.
– Ерунда.
– Ничего не ерунда. Выражает. Спина у тебя философская,
исполненная глубокого внутреннего подтекста... Я ведь не дура, а?
– Да нет, – честно сказал он. – Чего-чего, а
глупости за тобой что-то не замечаю...
– Вот видишь. А потому у меня, серьезно, создается
впечатление, будто ты откровенно маешься сложными душевными телодвижениями, как
русские классики заповедали. Интересно, это еще откуда? Ты ж у нас
профессиональный убивец с личным кладбищем, я, честное слово, думала, что у
тебя и емоций-то никаких быть не должно...
– Это я старею, – хмуро сказал Мазур.
– Да брось ты, – фыркнула она. – Нашелся
дедушка, меня иные накачанные молодцы так не устряпывали... Эй, а у тебя спина
покраснела!
– Врешь.
– Ну и вру. Так интереснее. Кирилл, кончай ты, в самом
деле. Смешно. Я же не пионерочка, которую старый педофил развратил коварно. Я –
современная молодая женщина с некоторым сексуальным опытом...
– Я заметил, знаешь ли...
– Так в чем же дело? Ладно бы у тебя начались
старческие недомогания, а то, насколько мне отсюда видно, дело обстоит как раз
наоборот... Ну, повернись!
Мазур повернулся, загоняя тягостные раздумья куда-то в
темные глубины подсознания, на абиссаль. Когда на узкой вагонной койке лежит
красивая молодая блондинка, маняще, продуманно прикрывшись куцей простынкой, да
вдобавок еще поощряет к любым действиям, какие только тебе придут в голову,
мысли любого нормального мужика становятся незатейливыми и скудными,
концентрируясь ниже ватерлинии.
А посему вскоре на узкой койке, под стукоток колес и
покачивание вагона продолжалось то, что началось позавчера, где-то на Урале, а
может, и близ Тюмени, он не помнил точно. Вроде бы и не позавчера, а суток двое
назад... но какая, к черту, разница? Если уж влип, так влип...
Потом, когда сигаретный дымок уплывал в приоткрытое окно, а
опытные женские пальцы лениво баловали все там же, пониже ватерлинии, к Мазуру
неведомо в который раз вернулись слабые угрызения совести: хорош надежный
спутник и защитник, очень уж вольно трактовавший обязанности телохранителя...
За стенкой, в соседнем купе, все так же орал пущенный на
полную громкость магнитофон с очередной порцией якобы блатной лирики, и ничего
тут было не поделать, поскольку стоял белый день, и до законного часа, после
коего запрещается нарушать покой соседей, еще чертова уйма времени. Слышно
было, как с грохотом упала бутылка, определенно пустая – эти два обормота, с
самого начала Мазуру не понравившиеся, взялись предаваться нехитрым радостям
жизни, едва сев в поезд. Что ж, каждый волен развлекаться на свой манер... У
самого рыльце в пушку. Телохранитель и защитник, япона мать...
