– Гони сто баксов, горюшко, – весело распорядился
Котовский. – Эх ты, знаток человеческой природы... После пары ковшей браги
любой озабоченный не к девке полезет, а водичку сначала сольет...
Шофер с убитым видом протянул ему денежку. Бородатый уже
возвращался из-за кедра, временами сбиваясь с направления, но все же стойко
держа курс на дымящую печурку.
Собственно говоря, это был не доцент, а целый профессор со
звучной фамилией Буряковский, самый здесь главный, из-за которого они и маялись
самым пошлым бездельем...
Как выяснилось по прибытии, свои обязанности здешнего главнокомандующего
профессор исполнял весьма даже своеобразно: он завел в своей командирской
палатке двадцатилитровый бидон браги, каковую и истреблял, не особенно
оглядываясь на время суток, а руководствуясь лишь стремлением не дать себе
засохнуть – в полном соответствии с телевизионными поучениями. Легко
догадаться, что эти их археологические раскопки проходили как бы сами по себе,
без всякого участия отца-командира. А потому он понятия не имел, на каком из
трех участков сейчас находятся подчиненные ему гробокопатели. Поскольку
участков имелось три, и разбросаны они были на паре сотен квадратных
километров, самим разыскивать дочку Гвоздя не имело никакого смысла – попусту
спалили бы горючее, колеся по неведомым стежкам...
Приходилось маяться бездельем и ждать, когда археологи
вернутся к ужину. И надеяться, что бородатый профессор на сей раз оставит их в
покое и общаться не полезет. Поначалу, когда они только появились, Буряковский,
обрадовавшись новым лицам, сначала усердно пытался напоить их брагой, а потом битых
полчаса повествовал о своей развесистой генеалогии, уходившей корнями в славные
времена крестоносцев. По его версии, он происходил прямиком от доблестного
польского рыцаря, кидавшегося в сечу на крестоносцев, как буря – за что
славного пана и прозвали Бурей, а его последующие предки в ту пору, когда
дворянство стало обзаводиться, кроме гербов, еще и фамилиями, начали писаться
Буряковскими.
Мазур, предки коего обитали некогда в тех же самых местах, о
которых столь живописно повествовал пьяный профессор, пришел к своей версии,
которую благоразумно держал при себе. Поскольку «буря» по-польски «бужа», то
все вышеизложенное, окажись оно правдой, привело бы к тому, что потомки
доблестного рыцаря писались бы Бужаковскими. Зато «буряк», как известно –
«свекла», а посему логично будет предположить, что почтенная фамилия профессора
имела в основе этот самый овощ. Отсюда вытекало, что далекие его предки к
шляхетству имели весьма отдаленное отношение и, скорее всего, пробавлялись
выращиванием означенной огородной культуры...
Буряковский тем временем подобрался к смазливенькой
поварихе, облапил ее по-медвежьи и принялся вольничать короткими ручонками так,
что шофер завистливо застонал. Бедная студентка слабо отбивалась, пищала и
ойкала – но когда распаленный профессор недвусмысленно попытался совлечь с нее
шортики, начала сопротивляться по-настоящему, так что оба едва не рухнули на
горячую плиту.
– Лизонька! Лизетта! – ухал профессор, распаленно
колыша брюхом. – Откуда такая холодность, мон шер ами? Помнится, этой ночью
вы, прелестница, были не в пример благосклоннее... Ну пойдем в вигвам,
чаровница, а то хрен вы у меня сессию сдадите!
– Михал Андреич, люди смотрят! – в отчаянии
воззвала жертва сексуальных домогательств на рабочем месте.
– Люди перебьются! – звучно возгласил
Буряковский. – Никакие это не люди, а новые русские, судя по внешним
факторам, а посему всяк истинный интеллигент обязан их игнорировать, как
величину бесконечно малую, согласно энергоинформационности Вселенной...
Лизетта, утеха очей моих! Ну пойдем ненадолго в вигвам!
– Может, ему в пятак заехать? – предложил
шофер. – Определенно нас парафинит погаными словечками... Ни черта не
понимаю, но нюхом чую, что парафинит... Пусть за базар ответит, пузо!
– Сиди, – приказал лысый, которого происходящее
только развлекало. – Это он на своем наречии ботает, и не более того...
Что, еще на соточку поспорим? Уманит он куклу в палатку на порево, или она
отвертится?
– А вот хрен он ее уманит! – убежденно сказал
шофер. – Разбейте, Кирилл Степаныч!
– Уманит, – возразил Котовский, стискивая его
ладонь. – Куда она, бедолажная, денется, если ей еще кучу сессий сдавать?
Проще уж ножки раздвинуть... Опа! Повлек, повлек, пузан хренов!
В самом деле, Буряковскому удалось-таки протащить свою
жертву метра три, в сторону палатки. Однако она, решив, видимо, соблюдать в
присутствии чужих визитеров минимум светских приличий, в конце концов
вырвалась, громким злым шепотом сообщила:
– Да потерпите вы до ночи, Михал Андреич, в самом деле!
И припустила в тайгу, наверное, чтобы отсидеться там среди
чащобы, пока профессор охолонет – только ноженьки загорелые замелькали.
Оставшись в одиночестве и понимая, должно быть, что в его нынешнем состоянии
догнать и пленить девчонку – предприятие безнадежное, Буряковский выругался громко
и совершенно неинтеллигентно, шумно высморкался наземь и, подвернув трусы,
направился к джипу.
– Соточку позвольте, – вежливо попросил шофер.
– На тебе назад твою соточку, – сокрушенно сказал
Котовский. – Ладно, остались при своих... – Он спрыгнул на землю,
размял ноги и с несказанной вежливостью осведомился: – Как проходят ученые
занятия, господин профессор? Переворота в науке не ожидается?
– Какой тут переворот... – пробормотал
Буряковский, громко икая и пошатываясь. – С подобными к-кадрами переворота
в науке произвести невозможно. Никакой дисциплины. Каждая сопля позволяет себе
вульгарно манкировать своими обязанностями и в грош не ставит авторитет
научного руководителя... Лизетт! – громогласно воззвал он в сторону тайги,
приложив ладони ко рту рупором.
Тайга безмолвствовала, как народ в известной трагедии.
– Вот видите, – грустно промолвил профессор,
распространяя аромат доброй браги. – Какой тут переворот в науке...
– Ненаучные методы вы применяете, профессор, уж
простите на худом слове, – ласково сказал Котовский. – Мы – люди
темные, гимназий не кончали, однако совет всегда готовы высказать... Вы не
пробовали объект ваших вожделений к дереву за ногу привязывать?
– Н-нет... – покачнулся Буряковский озадаченно.
– А вы попробуйте, профессор, попробуйте, – с
непроницаемым лицом посоветовал Котовский. – Одним концом – к дереву,
другим – за ногу, оченно способствует...
– А ведь правда! – просветленно гаркнул
профессор. – Коллега, вы подали прекрасную идею! Данный эксперимент
ограничивает способность объекта к неконтролируемому перемещению до минимума,
сводя таковое до нулевой экспоненты...
– А я и говорю, – хладнокровно поддакнул
Котовский. – Ясное дело, до самой что ни на есть нулевой экспоненты, любой
академик с ходу согласится... Ну что, не нашли вы еще золотой шлем Александра
Македонского? А то слышал я в Шантарске, что тут древние греки хаживали.
