– Да нет, – сказал Гвоздь. – Я человек старых
понятий, мне подобное заведение доить насквозь западло. Бордель ходит под
Антошей Ковбоем, он, щенок, из н о в ы х, рубит капусту без оглядки на
правильные понятия, там, где л ю д и пачкаться не станут. А поскольку он не
полный отморозок и понимает, что сила пока что солому ломит, вы там себя не
особенно ограничивайте, если что. Конечно, и разносить вдребезги притончик не
стоит, там, на нейтральной территории, и приличные люди встречаются... Но, в
общем, работайте со всем прилежанием, если что-то пойдет не так, я с Антошей
сам перетру... Короче, Степаныч. Как только ты мне сказал про среднеазиатов,
которые притворяются китайцами, у меня моментально сработали, учено говоря,
ассоциации. Тут же вспомнил: ну как же, есть у нас местечко, где подобное
явление носит прямо-таки массовый характер... И побежали ребятки с четкими
снимками в кармане – мои ж этих «китаезов» снимали во всех мыслимых ракурсах...
Того, что назывался Лю, так и не вычислили пока, а этот самый Чжао возник на
горизонте. Ты что нахмурился, Степаныч?
– Все еще анализирую нашу встречу с этими поддельными
китайцами, – сказал Мазур. – Они знали, Фомич, кто ты такой. Как же
иначе? Но были что-то очень уж спокойны, как им вроде бы и не полагалось.
Понимаешь? Актеры, мелочь, кем-то подосланные ряженые – но роль свою вели без
всякого внутреннего страха...
– Я тебя, кажется, понимаю, – сказал Гвоздь со
злой ухмылочкой. – В самом деле, следовало бы понимать, с кем крутят
спектакль – а они, падлы, были совершенно спокойны, как будто я им мелкий
шнырь... У тебя есть соображения?
– Так себя ведут, когда чуют за спиной кого-то не менее
сильного.
– И тем не менее... – покрутил головой
Гвоздь. – Чересчур уж мелкая шпанка этот наш Чжао, он же – Ермек свет
Уразбаев, шестерка при борделе. Ему по жизни положено перед людьми стоять по
стойке смирно – это ж в кровь въедается, ежели ты мелкаш, шестерка... А он ж е
н т е л ь м е н а корчил. В самом деле, очень странно.
«Есть еще одна гипотеза, – подумал Мазур. – Черт
ее знает, насколько она отвечает действительному положению дел, но не учитывать
ее нельзя. Так уверенно, как наш липовый Чжао, люди держатся еще и в случае,
ежели точно знают, что никаких таких п о с л е д с т в и й для них не будет
вовсе, что их собеседник, перед которым ломали комедию – не жилец на этом
свете... Это вариант? Вариант. Когда неизвестные профессионалы, которых так
никому пока что не удалось не только уличить, но и увидеть хотя бы, начинают в
ы б и в а т ь второстепенные фигуры, вовсе даже не заслуживающие такого
мастерства, поневоле закрадывается подозрение, что главной целью как раз и
должен стать господин Гвоздь... Стоп, стоп. Почему же его не положили сразу?
Столь умелые и хваткие ребята, пожалуй, могли бы это провернуть, не
размениваясь на слонов и пешек. Самый простой вариант – снайпер на поросшем
лесом склоне. В п о м е с т ь е эту
возможность совершенно не принимали в расчет, так что шансы были... Нет, не
складывается что-то. Не хватает деталек в головоломке...»
А вот с д р у г о й головоломкой, очень похоже, что-то
начинает проясняться. Точнее, сужается круг подозреваемых. Едва Гвоздь вздумал
прихвастнуть своей осведомленностью и вслух упомянул про операцию «Меконг»,
с л е д о ч е к потянулся не к конкретной
личности, но в конкретном направлении.
Кто бы ни запродал Мазура с потрохами хозяину здешнего
Шервудского леса, тварь эта не имеет отношения к спецназу, это ч у ж о й. Хотя
он, несомненно, носит погоны. Ах, как прав был покойный адмирал Марев, Лавриков
учитель, и каким рецидивом старых времен, каким перестраховщиком он нам,
молодым, казался. А вот поди ж ты, заложенные им мины исправно срабатывали
спустя много лет после смерти конструктора...
Не было никакой операции «Меконг», была операция «Альтаир».
Это для штабных, паркетных, для к а б и н е т ч и к о в «Альтаир» был залегендирован
как «Меконг» – у непосвященных и с помощью такого названия, и с помощью
сопутствующего вранья усиленно создавали впечатление, будто «морские дьяволы»
тогда работали где-то в Индокитае. А на самом деле все развернулось чуточку
южнее – но операция была так важна и секретна, с таких верхов шли приказы и
разносы, что многое по устоявшейся системе секретили от своих не хуже, чем от
чужих. И правы были, как выяснилось. Если человек знает, что Мазур
когда-то усердно резал азиатов в их же родных местах, но при этом именует
давнюю операцию не «Альтаиром», а «Меконгом», то это означает четкий след...
– Ну, с богом, ребятишки, – напутствовал
Гвоздь. – Не наглейте и не нарывайтесь особо, но суку эту мне
предоставьте...
Черный «мерседес», чьи номера никак не выдавали его
принадлежность к известной фирме, поскольку были украшены совершенно случайным
набором цифр, плавно затормозил неподалеку от входа, и Мазур с осетинским
человеком Гигой вылезли из него с должной вальяжностью.
Когда-то здесь помещалось самое прозаическое заводское
общежитие – но с тех пор утекло много и воды, и денежек. Четырехэтажка без
единого балкона была заново отделана снаружи и особенно внутри. Три верхних
этажа погружены во мрак, лишь кое-где слабо горят зеленые и желтые светильники
– а вот первый этаж, он же ресторан, залит светом со всей возможной роскошью.
Над входом – надпись из неоновых трубок «Жемчужина Китая», буквицы стилизованы
под иероглифы, насколько это удалось дизайнеру, а возле стеклянных дверей
предупредительно вытянулся швейцар в белом смокинге, самого что ни на есть
восточногооблика.
Распахивая перед ними дверь, фуфлыжный китаец – ну, этот-то,
несомненно, домашнего розлива, кто стал бы искать для столь прозаической службы
истинного жителя Поднебесной?! – внятно и с подобострастной улыбкой
произнес что-то абсолютно непонятное. То ли приветствие, дотошно разысканное
хватким интеллигентом в словарях, то ли откровенную абракадабру, в которой
европейские люди все равно не разберутся.
Едва они вошли в обширный вестибюль с расписанными драконами
стенами и затейливыми розовыми фонариками под потолком, к ним шустро и бесшумно
кинулся второй азиат, на сей раз в черном смокинге, всем своим видом выражая
несказанную радость от того, что белые господа посетили именно его заведение,
низехонько поклонился и, мастерски коверкая язык, пропел:
– Коспода сакасали столик в лестолане или зелают
навестить клуб?
Они молча подали прохвосту здешние пропуска – квадратные
бирки из пластмассы под слоновую кость с загадочными черными иероглифами и
цифирками. Поскольку бордель был, модно выражаясь, эксклюзивным, то сюда, как
инструктировал Гвоздь, с улицы не попадали – нужно было по какой-то хитрой
системе предварительного заказа получить эти самые бирки.
Зато с ними, судя по реакции метрдотеля, гости вмиг
становились долгожданными, уважаемыми и где-то даже почтенными. «Китаец»,
расплываясь в холуйской улыбке, то и дело забегая вперед, делая обеими руками
галантные пассы (быть может, он искренне полагал, что так и выглядит хваленая
китайская вежливость), повел их мимо шумного ресторанного зала куда-то в
боковой проход, тускловато освещенный, кое-где украшенный высокими деревянными
статуями то ли неизвестных богов, то ли просто полуголых и пьяных даосских
монахов – с голыми пупами и широкими улыбками, скупо драпированными во что-то
вроде мантий.
