Та частичка трезвого сознания, что была оставлена на страже,
прилежно фиксировала окружающее. Но ничего не происходило – никакой внешней
агрессии, никакого хватания с поличным, вот благодать-то...
Во время одного из последующих эпизодов, когда самому и не
приходилось ничего делать, Мазур бросил мимолетный взгляд в зеркало поверх
ритмично двигавшейся златовласой головки – и поразился, насколько у него
все-таки напряженное лицо, даже в этот приятный момент. И знал, почему оно
такое – все время, пока менялись позы, пока ему то подсказывали дразнящим
шепотом на ушко разные шалости, то уступали его прихотям, он напряженно искал
секрет. Должен быть какой-то с е к р е т, обязан быть...
И только под занавес, когда его, напоминая о
предосторожностях и невозможности уделить столь милым забавам излишне много
времени, выпроводили из квартиры с умиротворенным лепетом и жарким поцелуем в
губы, Мазур доискался. Догадка была не такой уж и глупой, ежели подумать...
Громко ступая, он спустился вниз – а потом взбежал на
цыпочках этажом выше, потом на третий. И стал ждать. Прошло минут пять, но Лара
из квартиры так и не вышла. Бормоча под нос: «Вот вы какие квартирки, значит, у
себя завели...» Мазур спустился на второй этаж и позвонил в ту квартирку, что
располагалась аккурат над любовным гнездышком.
Положительно, ему сегодня везло, как утопленнику. На звонок
появился не уверенный в себе бизнесмен при галстуке или старая почтенная дама –
дверь открыл мужичонка в грязной майке и отвислых на коленях тренировочных
портках, небритый и пугливый, со следами алкогольных излишеств на физиономии.
Что облегчало задачу предельно.
Извлекши двумя пальцами из внутреннего кармана ту самую
милицейскую бляху, которую он так и таскал с собой на всякий пожарный случай,
Мазур поводил ею перед носом хозяина, властно сказал:
– Нехорошо, гражданин, нехорошо... Сколько можно
соседское терпение испытывать...
И протиснулся мимо хозяина в прихожую, словно кабан сквозь
камыши. Хозяин вякнул за спиной что-то неразборчивое.
– Майор Ястребов, убойный отдел, – веско ответил
Мазур, не оборачиваясь к нему. – Не пищи над ухом, а то посажу наконец,
вот соседи вздохнут свободно...
Осмотрелся, стоя посреди большой комнаты, по планировке
совершенно схожей с той, где он не менее часа отдыхал телом, но не душой.
Хозяин, опасливо вздыхая за спиной, бубнил что-то насчет того, что соседям
верить нисколечко не следует, потому что они сами алкаши, наркоманы и аспиды,
только ухитряются проделывать все втихушку, а на нем, безвинном, свет клином
сошелся...
– Молчать, подследственный, – громко сказал
Мазур. – Вякнешь, когда допрашивать буду...
Квартирка была, как и следовало ожидать, загаженная,
захламленная... и т р е х к о м н а т н а я. Две комнаты соответствовали
по расположению Лариным, а вот третья портила подобие. Дверь в нее
располагалась в той стене, что у Лары была глухой, украшенной вычурным
зеркалом.
А это было неправильно. В полузабытые советские времена
такие дома строили, не мудрствуя. Планировка всех без исключения квартир,
расположенных друг над другом, с первого этажа и до последнего, повторяла друг
дружку, как горошины из одного стручка. В Лариной квартире просто-таки обязана
отыскаться т р е т ь я комната!
Глухая стена – или только кажется глухой? А что до зеркал –
то с ними иногда происходят хитрые метаморфозы...
– Вот оно что! – вслух сказал себе Мазур. –
Так вот оно что! Исчезла заноза – то бишь нерешенная загадка. Доминошки
продолжали укладываться в коробку, идеально подгоняясь друг к дружке... Умно!
Ах, умно...
Хозяин робким писком напомнил о себе.
– Значит, не было скандала с ломаньем мебели? –
громко спросил Мазур. – Наврали все? Ну ладно, на сей раз ты у меня
выкрутился – но смотри, глаз не спущу...
Уже не обращая внимания на просиявшего мужичонку, он резко
повернулся и покинул квартиру, на цыпочках спустился вниз.
* * *
...Неизвестный автор эпистоляра описывал все с поразительной
точностью. Мазур довольно быстро отыскал и дачный поселок, и необходимый
поворот на грунтовку. Оставил машину там, где и советовал аноним – на
асфальтированном пятачке у запертой шашлычной с веселенькой вывеской
«Гостеприимный Ованес». Забрал из салона видеокамеру в футляре – с которой
довольно быстро научился обращаться – огляделся и использовал нехитрый прием,
именовавшийся «раствориться в лесной чащобе».
Чащоба, окружавшая поселок, была девственно нетронутой –
кусочек тайги, на котором были прихотливо разбросаны дачи, в основном солидные,
кирпичные, окруженные высоченными заборами, из-за которых бдительно
побрехивали, судя по басовитому лаю, немаленькие волкодавы.
Та, которую он искал, нашлась тоже довольно быстро – судя по
внутреннему забору, аккуратненько делившему участок пополам, принадлежавшая
двум хозяевам. Собачьего бреха оттуда не слышалось – Мазур долго кружил вокруг
меж могучих сосен, усердно притворяясь праздно болтавшимся новым русским, благо
одет был соответственно, да и мобильник держал напоказ. Расчет был простой: это
при виде бича случайно углядевшие такового обитатели начнут нервничать и
принимать меры, а прилично одетый субъект с телефоном внимание если и
привлечет, то связываться с ним не будут – кто его знает, может, он такой
какой-нибудь...
Вокруг, на ближних подступах к даче, засады Мазур не
обнаружил – он мог утверждать это со всей уверенностью. Расчетное время близилось,
и он понял, что пора решаться. Когда это флот отступал?
Описанная в послании калитка оказалась, как и предупреждали,
незапертой. Мазур осторожненько вошел, пару секунд стоял сторожко, как волк,
оглядывая двор, потом направился к крыльцу. Поднял лежащий справа кирпич –
и точно, там покоился плоский желтенький ключик, идеально подходивший к
замочной скважине на железной двери. Начиналось самое веселое – прыжок в полную
неизвестность...
Аккуратно поставив футляр с камерой у порога, он достал
пистолет, примерился и по всем правилам ворвался внутрь большой комнаты. Пусто
и тихо. Отделка полностью завершена, но вот мебели что-то не видно –
неизвестные жильцы пока что не торопились взъезжать в свой крошечный таежный
замок.
Перемещаясь умело и бесшумно, он обошел три комнаты первого
этажа, три – второго, поднялся в мансарду, заглянул в ванные и элитные
сортиры. Везде одно и то же – отделка закончена, мебели нет. И, что гораздо
приятнее, нет ни трупов, ни мешков с героином.
Вернувшись в комнату, описанную в письме как «каминный зал»
(там действительно красовался камин с толстой мраморной доской), он без труда
углядел точку, с которой следовало снимать. В глухой стене, разделявшей обе
половины дома, красовалось овальное окно, примерно на той высоте, на которой
вешают зеркало. За ним прекрасно просматривалась комната соседней половины –
она-то как раз меблированная, с низким широченным диваном, телевизором,
креслами, столиком, сервантом...
