– Ну, не скули, не скули, – дружелюбно посоветовал
Мазур. – Тебе уже и не больно почти... Споем? Адмирал, адмирал,
улыбнитесь, ведь улыбка – это флаг корабля...
Нечаев с кряхтением распрямлялся. На его упитанной, воистину
адмиральской, авторитетной и авантажной физиономии читалось одно лишь
безграничное удивление.
– Кирилл...
– Ну не призрак же? – покривил губы Мазур. –
Призраки так умело и больно под дых не лупят... Слушай, ты бы хоть удивился для
порядка, спросил бы, какими судьбами, с чего бы вдруг, где Света... А?
Нечаев кинул на него недобрый взгляд исподлобья, но тут же
попытался взять себя в руки, натянуто улыбнулся:
– Ну, значит, ты что-то такое п р о с е к...
– А ты молоток, – кивнул Мазур. – Ты,
конечно, сволочь последняя, но ты все же – молоток. Безграничное изумление не
лепишь, не возмущаешься даже особо... Сядь, в ногах правды нет...
Нечаев послушно уселся напротив. Взгляд его немножко
блуждал, конечно, но все же он никак не производил впечатления раскаявшегося
грешника. И особой удрученностью своим поведением от него не пахло.
– Чертов спецназ... – сказал он в пространство с
некоторым даже философским смирением.
– А ты думал... – ухмыльнулся Мазур. – Мы
ведь умеем не только резать глотки журналом «Плейбой»... Помнишь, что говорил
Федор Сухов? Война – это кто кого передумает... А может, и не Сухов, я толком
не помню уже, но мысль глубоко верная... Понимаешь ли, Всеволод Всеволодович,
я, конечно, не гений аналитики и уж никак не ас сыска, но со временем пора было
выстраивать версии... Мне ведь живым остаться хотелось. И выиграть вдобавок.
Так вот, я одно время был в полнейшей растерянности, как и Гвоздь. Я никак не
мог у з р е т ь виновника, главный мотор дела, кукловода. Так, смутные
контуры... От отчаяния, должно быть, в голову лезла самая что ни на есть
шизофрения. И однажды мне вдруг пришло в голову: если поставить на вакантное
место т е б я вкупе со Светкой, все идеальнейшим образом укладывается... И
никакой тебе головоломки. Я тщательнейшим образом воскресил в памяти, как она ш
л а к тому поганому ларьку, пивко мне якобы закупать – он же за углом был, не
видно его из вагонов, ну никак не видно... а она шла туда так уверенно, по
компасу словно... И дальше все логично связывалось... Это ты и был – внешний
фактор... Ты меня Гвоздю сосватал, ты с ним на пару удумал примочку с бедной
заложницей... Ну, вы меня правильно просчитали, каюсь – никак не мог я ее
бросить в грязных лапах... Почему он тебе так верил? Старые знакомые, а? Вы ж
шантарские оба...
– Ну да, – сказал Нечаев почти спокойно. –
Соседи даже. Ольховка, хулиганский райончик... Дружили когда-то. Потом
разошлись, но пересекались иногда...
– И он тебе верил, – утвердительно сказал
Мазур. – Как старому корешку. Все мы к старости чуточку сентиментальными
делаемся... Хорошо придумано, Севочка, сначала твои мальчики хлопают его пешек,
потом ты его убеждаешь, что единственный специалист, который может его из столь
поганой ситуации вытащить – это наш отечественный Рэмбо, Кы Сы Мазур. И вы на
пару мозгуете план, в полной мере учитывающий характер означенной Рэмбы и некий
старомодный кодекс офицерской чести... Неплохо, Сева. Неплохо. Я не спрашиваю,
откуда у тебя такие хваткие мальчики и кто они, сейчас меня это не
интересует... Зато крепенько подозреваю, что через сестрицу Анюту ты у нас
прямо причастен к тем труженикам лопаты, что археологические находки свои сдают
не в музей, а на черный рынок... Каким-то боком ты и Ларочку подцепил, и,
крепко подозреваю, господина Хлынова... А?
– И улик у тебя, конечно, полны карманы? – спросил
Нечаев с улыбочкой. – Да неужели?
– Вот тут ты прав, – развел руками Мазур. –
Нет у меня улик. И я, откровенно говоря, не представляю, как их добыть... Что
же это ты, старого друга, соседа не пожалел?
– А что, от его смерти прогрессивное человечество
многое потеряет? – пожал плечами Нечаев. – Уголовник, сволочь,
пахан...
– Оно конечно, – задумчиво сказал Мазур. –
Только, видишь ли... Скажу тебе по совести: Гвоздь, как к нему ни относись,
личность я р к а я. Волк, конечно. Но ты-то – шакал...
– Слушай!
– А что? – невинно спросил Мазур. – Даже не
шакал, крыса... На языке того социума, куда ты меня так неожиданно продал,
такое поведение называется крысятничеством... – Он ногой придвинул к себе
«дипломат», открыл его и достал этюд. – Сева, это что, настоящий Леонардо
да Винчи?
Он поразился перемене, происшедшей с собеседником – Нечаев
уставился на застекленную картинку завороженно и тупо, словно птичка на змею,
показалось даже, что его эмоции сродни оргазму. Чтобы Нечаев опамятовался,
Мазур побыстрее убрал этюд в портфель и щелкнул замками.
– Сева...
– Ну да, – сказал Нечаев, мечтательно заведя глаза
куда-то под потолок. – Эта дура, Томка, ничего не поняла, ее интересуют
кони в любых видах, не важно, Леонардо их рисовал или уличный мазилка...
Значит, Задуреев не врал по пьянке? У старухи осталось вот это? – Он жадно
смотрел на портфель.
Мазур кивнул.
– Это этюды Леонардо, – произнес Нечаев, словно
девочке стихи декламировал. – А бронзовые лошадки – это Пьетро Монтичелли.
Друг Леонардо, нечто вроде подмастерья. Ему, конечно, было до Леонардо как до
Китая раком, но «круг Леонардо да Винчи» – само по себе нехилая товарная марка.
Лошадок было двенадцать, по числу месяцев, модели для скульптур, которые Пьетро
заказал какой-то вельможа. Скульптур Пьетро так и не сделал – то ли заказчик
умер, то ли что-то еще помешало – а лошадок сохранилось на Западе всего
четыре. Две в Лувре, две – в частных коллекциях. Эта четверка, что сейчас стоит
у Томки, считалась тоже пропавшей с семьсот девяносто седьмого года. Тогда
сгорел венецианский Арсенал – он только назывался так, а на деле был музеем...
Революция, уличные бои, вторжение французов... Скорее всего, какой-нибудь
лягушатник их и прибрал в мешок. А потом пришли немцы – то ли во времена
франко-прусской, то ли в Первую мировую. Кто-то опять-таки был ценителем
изящного. Ну, а потом – наши. В Германии тогда столько всего можно было
нагрести...
– Ох, как ты у нас подкован в области культурки...
– Ну, Аня...
– Ах да, конечно... – сказал Мазур. – И вы
решили прибрать к рукам и коняшек, и этюды, а? Была только одна загвоздка:
господин Гвоздь. Пока он был жив, грабить Тамару было очень уж рискованно. Я
правильно рассуждаю? И убивать ее, и просто грабить – очень уж чревато. При
живом-то папе. Вот ты и построил сложный, длинный, запутанный обходный путь...
– Кирилл, – сказал Нечаев почти спокойно. –
Ты хоть понимаешь, с к о л ь к о все это стоит?
Два-три миллиона – стартовая цена. Баксов, Кирилл!
Б а к с о в! Тебе сказать по буквам? Какие тут Гвозди,
шурупчики, винтики? Какие тут Томки? Да пошли они все! Два-три миллиона...
– Я понимаю, – кивнул Мазур. – Баксов...
Зелененьких, как огуречики. Только зачем же ты меня подставил, сука?
