Какая-то часть ее сознания попыталась протестовать, но Триша
этого не допустила. Ночь закончилась. Оглядываться назад не хотелось, как не
хотелось вновь спуститься по каменистому склону и врезаться в дерево с осиным
гнездом. Наступил день, поисковые группы уже в пути, и скоро ее найдут и
спасут. Она это знала. Она заслужила свое спасение, проведя ночь в лесу
одна-одинешенька.
Триша выползла из-под упавшего дерева, толкая перед собой
рюкзак, встала, надела бейсболку, подошла к ручью. Смыла с лица и рук ил,
посмотрела на тучу мошкары, уже собравшуюся у ее головы, с неохотой вновь
намазалась илом. Вспомнила, как она и Пепси маленькими девочками играли в салон
красоты. И так распатронили косметику миссис Робишо, что мать Пепси чуть ли не
пинками выгнала их из дома, даже не дав умыться. Вот они и выскочили на улицу,
в пудре, румянах, зеленых тенях для глаз, помаде «Пэшн плам». Выглядели они как
самые юные уличные проститутки. Они пошли к Трише. Когда Куилла увидела их, у
нее просто отпала челюсть, а потом она так смеялась, слезы градом катились по
щекам. Но она не оставила девочек в беде, отвела в ванную, поставила перед ними
банку кольдкрема и показала, как снимать косметику.
– Сверху вниз и очень осторожно, девочки, – пробормотала
Триша слова матери.
Вымазав лицо илом, она помыла руки, съела остаток сандвича с
тунцом, половину палочек сельдерея. Потом с легким чувством тревоги взглянула
на пакет для ленча. Яйцо она съела, сандвич с тунцом съела, чипсы съела,
«Туинкиз» съела. Запасы сократились до половины (даже меньше) бутылки «Сэдж»,
полбутылки воды и нескольких палочек сельдерея.
– Не важно, – сказала себе Триша, укладывая пустой пакет и
палочки сельдерея в рюкзак. Туда же отправилось и грязное, порванное пончо. –
Не важно, потому что сегодня лес прочешут поисковые группы. Одна из них
обязательно меня найдет. Так что уже в полдень я буду есть ленч в какой-нибудь
закусочной. Гамбургер, жареный картофель, шоколадное молоко, яблочный пирог. –
Ей тут же ответило урчание в животе.
Собрав вещи, Триша намазала илом руки. Яркое солнце
предвещало жаркий день. Триша потянулась, разминая косточки. Покачала головой,
изгоняя из шеи последние остатки боли. Постояла, прислушиваясь, в надежде
уловить человеческие голоса, собачий лай, стрекотание вертолета. Услышала лишь
дятла.
Пустяки, времени еще предостаточно. Это же июнь. Сейчас
самые длинные дни в году. Иди вдоль ручья. Даже если поисковые группы сразу не
найдут тебя, ручей все равно выведет к людям.
Но время шло, близился полдень, а ручей все вел и вел ее по
лесу. Температура воздуха все поднималась. Струйки пота текли по грязевой
маске. Большие темные пятна появились на свитере с надписью «36 ГОРДОН».
Сначала под мышками, потом на спине, между лопатками. Волосы (грязь перекрасила
ее из блондинки в брюнетку) висели патлами. Надежда на скорое спасение все
таяла и таяла, убывали и силы. К десяти часам она уже устала. А где-то в
одиннадцать произошло событие, окончательно испортившее ей настроение.
Триша поднялась на вершину холма, по пологому склону,
усыпанному иголками и листвой, и остановилась, чтобы немного передохнуть, когда
сигнальная система, та самая, что не давала о себе знать в городе, внезапно
забила тревогу. За ней кто-то наблюдал. И не имело смысла убеждать себя в
обратном: эта система сбоя дать не могла.
Триша медленно повернулась на триста шестьдесят градусов.
Ничего не увидела, но лес вроде бы снова притих: бурундуки не шуршали в
прошлогодней листве и под кустами, белки не скакали по веткам на другой стороне
ручья, замолчали сойки. Дятел продолжал долбить, где-то вдалеке каркали вороны,
но вокруг нее вся живность куда-то попряталась, остались одни комары.
– Кто здесь? – спросила Триша.
Ответа, естественно, не последовало, и Триша начала
спускаться с холма, держась за кусты: ноги скользили по влажной глине. У меня
разыгралось воображение, подумала девочка… да только она знала, что это не так.
Ручей становился все уже, и вот это она уже никак не могла
списать на воображение. Спустившись вниз, Триша попала в густые заросли кустов,
которые угрожающе ощетинились шипами. Ширина ручья уже не превышала
восемнадцати дюймов.
А потом он и вовсе исчез в зарослях. Триша продиралась
сквозь них, не решаясь обойти вокруг из боязни потерять ручей. Однако что-то
подсказывало ей: потеря будет невелика и ничего не изменит – ручей определенно
никуда ее не выведет. Но Триша просто гнала от себя такие рассуждения. Дело в
том, что с ручьем у нее установилась эмоциональная связь (связанные одной
цепью, как сказали бы взрослые), и Триша не могла допустить ее разрыва. В этом
случае она превращалась бы в ребенка, бесцельно блуждающего по дремучему лесу.
А от одной этой мысли у нее перехватывало дыхание и учащенно билось сердце.
Она выбралась из зарослей, появился и ручей. Триша пошла
дальше, опустив голову, сурово хмуря брови: Шерлок Холмс, идущий по следу
собаки Баскервилей. Она не заметила, как меняется растительность (кусты
уступали место папоротникам), не заметила, что вокруг слишком много сухих
деревьев, а земля все больше пружинит. Она сосредоточилась только на ручье. И
шагала вдоль берега, не видя ничего вокруг.
Ручей вновь начал расширяться, и минут на пятнадцать (не
больше) в ней вновь затеплилась надежда на то, что он не исчезнет, юркнув под
землю. А потом Триша поняла, что ручей не просто расширяется, но и перестает
течь: превращается в череду луж, частично затянутых ряской, с зависшими над
ними тучами комаров. Еще через десять минут ее кроссовка провалилась сквозь
землю: обманчиво твердая «корочка» мха скрывала карман чавкающей грязи. Нога
скрылась в ней по лодыжку, и Триша, вскрикнув от неожиданности и испуга,
выдернула ногу из цепких объятий болота. Он резкого рывка кроссовка наполовину
слетела с ноги. Триша вновь вскрикнула, оперлась рукой о сухое дерево, вытерла
ногу о траву, вновь надела кроссовку.
Вот тут она огляделась и наконец-то заметила, что пришла в
мертвый лес, где когда-то бушевал пожар. Впереди (да и вокруг) торчали давно
засохшие деревья. Ковер мха то и дело разрывали сверкающие под солнцем водяные
зеркала. Из них тут и там торчали заросшие травой кочки. Надсадно пищали
комары, летали стрекозы. А с дюжину дятлов долбили деревья. Оно и понятно: тут
им было чем поживиться.
В этих болотах и закончил свои странствия ручей Триши.
– Что же мне теперь делать? – сквозь слезы, безмерно
уставшим голосом спросила Триша. – Может, кто-нибудь скажет, что же мне теперь
делать?
Тут было где посидеть и подумать. Везде лежали стволы
упавших деревьев, многие еще несли на себе следы пожара. Однако первое, на
которое села Триша, переломилось под ее весом, и девочка оказалась на мокром
мхе. Триша вскрикнула: джинсы на попке мгновенно намокли, а она ужасно не
любила ходить с мокрой задницей, – она тут же вскочила. Ствол прогнил насквозь.
Да и древоточцы сделали свое дело. Триша осмотрела труху, в которую
превратилась когда-то крепкая древесина, направилась к другому дереву. Надавила
на него, прежде чем сесть. Ствол испытание выдержал. Триша устало опустилась на
него. Потерла шею, которая вновь начала болеть, оглядела лежащее перед ней
болото и попыталась решить, а что же делать дальше.
