И хотя в голове ее царил сумбур, которого не было и в
помине, когда она проснулась, Триша понимала, что выбирать она может только
одно из двух: либо оставаться на месте и ждать, пока придет помощь, либо идти
вперед, навстречу этой самой помощи. Она видела резон в том, чтобы оставаться
на месте. Сберегаются силы и все такое. Опять же, ручья теперь нет и где этот
самый перед? Как теперь выбрать нужное направление? Она может идти к
цивилизации, а может и уходить от цивилизации. Может статься, она будет просто
идти по кругу.
С другой стороны («Всегда есть другая сторона», – как-то раз
сказал ей отец), здесь есть нечего, воняет гнилью, и кто знает, какая еще
гадость может ей встретиться. Место это ужасное, отвратительное место. Тришу
вдруг осенило: если поисковые группы не найдут ее до наступления темноты, ей придется
провести ночь здесь. Ее аж передернуло. Маленькая полянка-полумесяц в сравнении
с этим болотом казалась Диснейлендом.
Триша стояла и всматривалась в том направлении, куда тек
ручей, прежде чем закончиться болотом. Она смотрела сквозь строй серых стволов
и переплетение сухих ветвей и вроде бы разглядела вдалеке что-то зеленое.
Зеленое и поднимающееся. Может и холм. И ягоды? Почему нет? Она прошла мимо
нескольких, усыпанных ягодами. Ей следовало собрать их и положить в рюкзак, но
она могла думать только о том, что ручей скоро выведет ее к людям, и не хотела
терять время. Теперь же ручей исчез, а ей вновь хотелось есть. Нет, адского
голода она не испытывала (пока), но есть хотелось.
Триша сделала два шага, проверила полоску мягкой земли, с
тревогой наблюдала, как вода заполняет впадину, только что оставленную носком
ее кроссовки. С чего ей идти туда? Только потому, что она вроде бы что-то
увидела по другую сторону болота?
– Тут может быть трясина, – пробормотала Триша.
Совершенно верно, мгновенно согласился ледяной голос. Звучал
он очень даже весело. Трясина! Аллигаторы! Не говоря уже о маленьких серых
человечках из «Секретных материалов»
[21]
, которые мечтают о том, чтобы
использовать тебя для опытов.
Триша отступила на те же два шага, вновь села на дерево.
Пожевала нижнюю губу. Кружащую вокруг мошкару она даже не замечала. Идти или
оставаться на месте? Оставаться на месте или идти?
Десять минут спустя ее заставила идти слепая надежда… и
мысль о ягодах. Черт, да она согласилась бы съесть и листья. Триша видела, как
она собирает ярко-красные ягоды на склоне зелененького холма, прямо-таки
девочка с картинки в школьном учебнике (она забыла про маску из ила на лице и
грязные, всклоченные волосы). Она видела, как медленно продвигается к вершине,
набивая ягодами рюкзак… наконец поднимается на нее, смотрит вниз, видит…
Дорогу. Я вижу проселочную дорогу, изгороди по обеим сторонам…
вдали – сарай. Стены, выкрашенные красной краской, белая продольная полоса.
Безумие! Абсолютное безумие!
Или нет? Что, если она сидит в получасе ходьбы от
человеческого жилья? Что, если только трусость мешает ей выйти к людям?
– Хорошо. – Триша снова встала, нервно поправила лямки
рюкзака. – Хорошо, иду к ягодам. А если станет опасно, поверну назад.
Она поддернула рюкзак и медленно, осторожно двинулась по
ненадежному мху, при каждом шаге ее ноги чуть ли не по щиколотку уходили в
воду. Она огибала и торчащие стволы-скелеты, и завалы упавших, полусгнивших
деревьев.
А со временем, возможно, через полчаса, может, через сорок
пять минут, Трише открылась истина, которую до нее открыли для себя тысячи
(может, даже миллионы) мужчин и женщин: к тому времени, когда осозна́ешь,
что опасность слишком велика, поворачивать назад уже поздно. С пропитанного водой,
но не проваливающегося под ногами мха она ступила на кочку, которая оказалась
совсем не кочкой. Ее нога нырнула в холодную, вязкую субстанцию, слишком густую
для воды и слишком жидкую для ила. Триша отпрянула, схватилась за сухую ветку,
вскрикнула испуганно и гневно, когда ветка переломилась у нее в руке. Девочка
потянула ногу назад. С чавкающим звуком она вылезла из вонючей жижи, но без
кроссовки. Кроссовка осталась где-то внизу.
– Нет! – воскликнула Триша, так громко, что спугнула
какую-то большую белую птицу. Она устремилась к небу, а за ней тянулись
длинные, тонкие ноги. В другое время, в другом месте девочка не отрываясь
смотрела бы на это экзотическое зрелище, но тут ей было не до птиц. Она
опустилась на колени, – правая нога блестела от черной грязи, – сунула руку в
быстро заполняющуюся водой дыру, которая образовалась в «кочке» после того, как
она выдернула ногу.
– Не могу я без нее! – яростно закричала Триша. – Она моя, и
мне… без нее… НИКАК!
Она пошарила в холодной жиже, разрывая какие-то мелкие
корешки, обходя крупные. Что-то живое на мгновение коснулось ее ладони, потом
исчезло. И тут же ее пальцы нащупали кроссовку, которую Триша и вытащила на
свет божий. Посмотрела на нее – черная, извалянная в грязи обувка, самое оно
для извалянной в грязи девочки, – круто, как сказала бы Пепси Робишо. И из глаз
Триши брызнули слезы. Она подняла кроссовку, перевернула, из нее хлынул поток
черной жижи. Зрелище это вызвало у Триши приступ смеха. С минуту, а то и дольше
она сидела на кочке, положив ногу на ногу, со спасенной кроссовкой на коленях и
смеялась, окруженная черной тучей мошкары. А вокруг, словно часовые, стояли
мертвые деревья и стрекотали цикады.
Наконец слезы подсохли, а смех поутих. Триша нарвала травы,
обтерла кроссовку снаружи. Потом раскрыла рюкзак, достала бумажный пакет из-под
ленча, разорвала на кусочки, которыми и протерла кроссовку изнутри. Грязные
клочки бумаги она сминала в шарики и бросала на мох. Да, она мусорила на этом
отвратительном, вонючем болоте. Да, это правонарушение. Если появится полиция и
арестует ее, она не будет иметь ничего против.
Девочка встала, с вызволенной из болота кроссовкой в руках,
огляделась.
– Твою мать, – вырвалось у нее.
Впервые в жизни она выругалась вслух (с Пепси такое иногда
случалось, но Пепси – это Пепси). Теперь она более отчетливо видела зелень,
которую приняла за склон холма. То были поросшие травкой островки-кочки, ничего
больше. Островки, маленькие и не очень. А разделяла их стоячая черная вода и
деревья. В большинстве своем мертвые, но некоторые на самой вершине
кучерявились листвой. Она слышала, как квакали лягушки. Никакого холма.
Сплошное болото.
Триша повернулась, посмотрела назад, но уже не могла
сказать, откуда вошла в это гиблое место. Если б она догадалась метить свой
путь чем-нибудь ярким, теми же лоскутами пончо, то могла бы вернуться. Но не
метила, а потому пути назад для нее не было.
Ты все-таки можешь вернуться назад: для того, чтобы
определиться с направлением, ориентиры не нужны.
