– Я тоже не чувствую опасности от этого света, – сказала Вишня. – А мои органы восприятия электромагнитных волн гораздо чувствительнее человеческих. Не в обиду вам будет замечено.
– Какие уж тут обиды, – вздохнул Капитан. – Не по нашим зубам это яблочко, так я понимаю.
– Эй, смотрите, что мы с Умником нашли! – крикнул Оружейник, появляясь из-за шара. – Прямо на виду под ногами валялись!
И он протянул Капитану на открытой ладони четыре, уже слегка потемневшие, латунные гильзы.
– Загадка на загадке, – промолвил Доктор, когда все забрались в «Мураш», и Механик тронул машину с места. – Гильзы эти…. Впрочем, гильзы как раз понятны. Кто-то, вероятно, проверял шар. На прочность, так сказать. Я прямо так и вижу. Стоит и лупит из автоматического карабина прямо перед собой. Четыре раза подряд.
– Нет, – отрицательно покачал головой Оружейник. – Может, этот кто-то, и прямо перед собой лупил, но лупил он не по шару.
– Почему ты так думаешь? – внимательно посмотрел на Оружейника Капитан.
– По расположению гильз. Слишком близко они лежали. Практически под самым шаром. Понимаете? Если стрелявший целился в шар, то он был или пьян или не соображал, что делает. Потому что для этого ему нужно было бы чуть ли не лечь. И стрелять почти в упор и вверх прямо перед собой. Это же бред полный! А рикошет? При таком положении очень велики шансы, что рикошетом в тебя же и попадёт. Кстати о рикошете. Пуль я не нашёл. И Умник тоже не нашёл. Хоть искали мы, поверьте, очень тщательно.
– Браво, Оружейник! – воскликнул Доктор. – О пулях я как-то не подумал… Действительно, господа. Если стреляли по шару из автоматического карабина, то, спрашивается, где пули? Шар-то, как сказал нам Штурман, состоит из очень твёрдого материала!
– Есть два варианта, – важно сказал Штурман. – Вернее, три. Первый: пули остались в телах неведомых врагов. Второй: стреляли не по шару, а куда-то вверх, по цели на кромке котлована. Тогда эти пули где-то там наверху и валяются. И третий: пули подобрали и унесли с собой. Чтобы замести, так сказать, следы. Конечно, можно придумать ещё несколько, но эти мне кажутся наиболее логичными.
– Ага, – не оборачиваясь заметил Механик. – Пули, значит, унесли, а гильзы оставили.
– Ладно, – легко согласился Штурман. – Тогда оставляем только два.
Тем временем «Мураш» преодолел подъем и выбрался на ровное место.
– Вижу какую-то очередную дыру, – сообщил Механик. – То ли вход, то ли выход. Впереди. Расстояние тысяча двести метров. Оттуда как раз, по-моему, поднимается свод этого подземного царства.
– Давай туда, – скомандовал Капитан. – Будем надеяться, что дыра эта ведёт наружу. Не знаю, как вам, а мне порядком надоели эти подземные скитания.
– Да мы тут всего ничего! – воскликнул Оружейник. – И вообще мало что узнали…
– А что и как ты собираешься узнать? – с иронией осведомился Доктор. – Капитан прав, надо наружу поскорее выбираться, людей искать. Ворота они построили и стреляли здесь тоже они.
Дыра, замеченная Механиком, оказалась при ближайшем рассмотрении въездом в тоннель, который, к всеобщей радости, вёл не вниз, а вверх.
– Угол подъёма маловат, – посетовал Механик, трогая с места, – но не будем хотеть слишком многого.
Ещё через километр тоннель закончился такими же воротами, которые они открыли словами из сказки на выезде из подземного озера. Только на этот раз в стальных тяжёлых створках зияла безобразного вида громадная дыра с оплавленными краями. Достаточных размеров, чтобы в неё проехал вездеход.
– Ух ты! – воскликнул Механик, останавливая вездеход. – Кто-то, видать, не захотел мозгом шевелить. Чем это, интересно? Лазером?
– Не похоже, – авторитетно заявил Оружейник. – Тут не вырезали, а прожигали. Сразу и насквозь. Сталь просто испарилась… Плазменная пушка так может. Наша, например, что на «Мураше» установлена.
– Не нравится мне это, – сказала Вишня. – Сначала гильзы, теперь дверь кем-то разрушенная… Мы, лируллийцы, не любим войны. И стрельбы по любым целям тоже не любим.
– То-то ваши патрульные крейсеры вооружены по самое никуда, – усмехнулся Капитан.
– Потому и вооружены, что не любим, – объяснила Вишня.
– Эх, госпожа Вишня, да кто ж её, войну проклятую, любит и кто её зовёт… – примирительно коснулся руки лируллийки Капитан. – Только она, увы, чаще всего без всякого спроса приходит. Сама. Ну, Механик, что встал? Вперёд.
И они двинулись вперёд.
Эпизод четвёртый
Маша меня простила.
Не сразу, конечно. Пришлось дарить в больших количествах цветы и даже полушутливо стоять на коленях.
Странно, что я за каких-то два дня так привязался к этой, в общем-то, не самой эффектной в моей жизни девушке. Но что значит эффектной? Само понятие «эффектная» именно и предполагает сильное, но краткое внешнее воздействие физической красоты. И на тебя лично, и на окружающих. А Маша…. Было в ней нечто основательное, настоящее, чему я пока не мог подобрать слова, некая изначальная женская мудрость, которая, вроде бы, особо не проявляясь внешне, тем не менее чувствовалась во всех её, даже самых незначительных словах и поступках.
Однако слово «любовь» пока вслух не произносилось. И не потому, что я сомневался и не был уверен в себе. Хотя и сомневался тоже, потому что моё чувство к Маше уж очень было не похоже на те любови, что случались со мной раньше. Но что мы знаем о любви? Нам кажется, что мы уже не раз испытывали её и здесь для нас нет никаких тайн и неожиданностей, однако, когда она приходит снова, мы опять уверены, что любим впервые, а всё, что сладко терзало наши сердца в прошлом, не более чем легкомысленные увлечения.
И только к первой любви все вышесказанное не относится.
Впрочем, и кроме чудесной Маши у меня хватало впечатлений. Жизнь, казавшаяся до последнего времени никчёмной, скучной и лишённой хоть сколько-нибудь приемлемого смысла, неожиданно понеслась вскачь с такой прытью, что я напрочь забыл про свою ещё совсем недавнюю тоску, сплин, депрессию и прочую неизбывную хандру.
Сашка Ковригин, старая фэсбешная лиса, оказался прав. Слава выскочила на меня из-за угла и повисла на шее, будто красивая пьяная девка.
Кадры, что я отснял в на Ростовской АЭС, были показаны ведущими телекомпаниями мира, а репортажи помещались, как и обещал главный, исключительно на первой полосе и были перепечатаны с разрешения нашей редакции многими крупнейшими газетами Европы и Северной Америки, чьи корреспонденты просто не успели вовремя добраться до места событий. Мне даже пришлось дать несколько интервью своим коллегам, как человеку, своими глазами видевшему все пять бомб, установленных террористами в реакторном отсеке первого блока.
Но слава, известность и популярность газетчика и, уж тем более репортёра, – вещи эфемерные. Сегодня, в связи с невероятным и сенсационным событием, твоё имя гремит в эфире и печатается миллионными тиражами по всему миру, а завтра…. Завтра случается другая, не менее невероятная и гораздо более важная сенсация (сегодняшняя сенсация всегда важнее вчерашней), и сливки гонораров с молока тиражей снимает уже другой.
