Как же можно было сравнить с ним Томаса? Ответ прост —
никак.
В отличие от Питера, Томас разительно напоминал отца. Это
немного умиляло Роланда, но не доставляло ему радости. Он знал, что светлые
кудри Томаса рано поседеют, а потом и выпадут, оставив его лысым в сорок лет.
Знал, что Томас не будет высоким, а если ему передастся отцовская любовь к пиву
и меду, то уже к тридцати он будет носить перед собой брюхо. Томас уже начинал
косолапить, и Роланд понимал, что скоро его младший сын будет таким же
кривоногим, как он.
Томас был не слишком хорошим, но он не был и плохим. Он
часто грустил, часто злился и плохо соображал (когда ему приходилось думать,
ему, как и отцу, казалось, что в голове у него перекатываются шарики), но он не
был плохим.
И еще — он завидовал брату. Мало того, что тому предстояло
стать королем, что отец его больше любил, что и слуги больше любили Питера, и
учителя, потому что он всегда готовил уроки. Мало, что все любили Питера
больше, чем его. Было еще кое-что.
Когда кто-нибудь, и особенно король, смотрел на Томаса, ему
казалось, что они думают: «Мы любили твою мать, а ты убил ее своим появлением.
И что мы получили взамен? Маленького урода с глупым лицом почти без подбородка,
который до восьми лет не смог выучить больше пятнадцати Великих Букв. Твой брат
Питер в шесть лет знал их все. Что мы получили? Зачем ты нам, Томас? Страховка
престола — вот кто ты такой, на случай если Питер упадет со своей хромой лошади
и сломает шею. Нет уж, мы не хотим этого. И ты нам не нужен. Слышишь, не
нужен!»
Томас сыграл недобрую роль в заточении своего брата, но даже
после этого его нельзя было назвать по-настоящему плохим. Я верю в это и думаю,
что и вы поверите.
Глава 16
В семь лет Томас просидел целый день у себя в комнате,
вырезая в подарок отцу парусную лодку. Он делал это, не зная, что в тот же день
Питер покрыл себя славой на состязаниях по стрельбе из лука. По правде говоря,
Питер не так уж хорошо стрелял, и Томас вполне мог бы обставить его в этом, но
так уж вышло, что именно Питер оказался тогда на состязании рядом с отцом.
Томас часто грустил, часто злился, и ему часто не везло.
Томас подумал о лодке потому, что иногда, по воскресеньям,
его отец любил запускать кораблики во рву, окружавшем дворец. Такие простые
забавы всегда нравились Роланду, и Томас навсегда запомнил день, когда отец
взял его — и только его — с собой. В то время у короля был специальный
советник, который показывал ему, как делать бумажные кораблики. В тот день
громадный старый карп поднялся из илистой воды и проглотил кораблик. «Морское
чудище!» — повторял король, смеясь до слез и крепко обняв сына. Томас запомнил
все до мельчайшей детали — яркое солнце, гниловатый запах воды во рву, тепло
отцовских рук и его колючую бороду.
Поэтому однажды, когда он чувствовал себя особенно одиноким,
он решил смастерить отцу лодку. Томас знал, что лодка получится не особенно
красивой — руками он работал немногим лучше, чем головой. Но он знал и то, что,
хотя король мог приказать любому мастеру, даже великому Эллендеру, сделать ему
самую лучшую лодку, разница в том, что это он, его сын, целый день трудился над
подарком отцу.
Томас терпеливо, сидя у окна, вырезал лодку из куска дерева.
Он много раз занозил руки и один раз сильно порезался. Но это его не
останавливало — он мечтал о том, как они с отцом пойдут в воскресенье запускать
его лодку — вдвоем, потому что Питер ускачет куда-нибудь на Пеони или будет
играть с Беном. И пусть даже тот же карп проглотит его лодку, если при этом
отец так же обнимет его, и рассмеется, и воскликнет, что это лучше историй о
морских чудовищах, глотающих целиком андуанские клипперы.
Но когда он пришел в комнату к отцу, там был Питер, и Томасу
пришлось полчаса ждать, пряча лодку за спиной, пока Роланд восхвалял меткость
Питера в стрельбе. Томас видел, что брат чувствует себя неловко и хочет уйти и
дать ему поговорить с отцом, но он все равно ненавидел Питера.
Наконец Питер изловчился уйти. Томас подошел к отцу. «Я тебе
сделал кое-что, папа», — он достал из-за спины лодку внезапно вспотевшими
руками.
«Правда, Томми? Ну и что же это?»
«Да, что же это?» — подхватил откуда-то взявшийся Флегг.
Голос его звучал небрежно, но он смотрел на Томаса с глубоким вниманием.
«Что это? Покажи».
«Я знаю, папа, как ты любишь запускать кораблики по
воскресеньям, и вот я… — ему отчаянно хотелось продолжить: и вот я захотел,
чтобы ты опять взял меня с собой, и сделал эту вещь, но он не мог этого
сказать, просто не мог. — Вот я… сделал лодку… Я целый день работал… порезался…
и…» Сидя у себя, Томас заготовил целую речь, которую готовился произнести,
держа лодку за спиной, но теперь он не мог вспомнить ни слова, а то, что он мог
вспомнить, не имело, казалось, никакого смысла.
Поэтому он просто протянул лодку с ее неуклюже хлопающим
парусом Роланду. Король повертел ее в своих грубых пальцах. Томас смотрел на
него, затаив дыхание. Наконец Роланд посмотрел на него.
«Хорошо, Томми. Очень хорошо. Это каноэ?»
«Лодка с парусом, — разве ты не видишь парус? — хотелось ему
закричать. — Я целый час привязывал его и не виноват, что один узел развязался,
и он теперь хлопает!»
Король подергал парус, который Томас вырезал из наволочки.
«А-а… ну да. А я сперва подумал, что это корыто с бельем», —
он подмигнул Флеггу, который улыбнулся и промолчал. Томаса вдруг затошнило.
Роланд взглянул на сына посерьезневшими глазами и поманил
его к себе. Все еще надеясь на лучшее, Томас подошел.
«Это хорошая лодка, Томми. Неуклюжая немного, как ты сам, но
и хорошая, тоже как ты. И если ты хочешь действительно сделать мне подарок,
учись стрелять из лука, чтобы выиграть когда-нибудь соревнование, как Питер
сегодня».
Томас уже давно учился стрелять, но отец, по-видимому, забыл
об этом. Томас ему не напомнил; он просто стоял, глядя на свою лодку в больших
руках отца. Его щеки и лоб залила краска.
«В конце остались двое — Питер и сын лорда Таусона, — и
инструктор велел им стрелять с сорока ярдов. Сын Таусона долго целился, а Питер
сразу подошел к рубежу и выстрелил. И еще до того я увидел его взгляд и понял,
что он выиграет. Еще до того, как он пустил стрелу! Представляешь, Томми? Жаль,
тебя там не было…»
Король продолжал рассказ, небрежно отложив лодку, над
которой Томас трудился целый день. Томас стоял и слушал, с той же дурацкой,
автоматической улыбкой. Что толку? Отец никогда не возьмет его с собой
запускать лодку. Ведь Питер, должно быть, вырезал бы такую даже с завязанными
глазами и вдвое быстрее. Во всяком случае, отцу бы она точно показалась лучше.
