В былые времена у них был семейный автомобиль,
«фордуниверсал». Энди сомневался, что тот старый автомобиль проехал бы по этой
теперешней дороге – ведь даже «виллис» с высокими осями раз или два сел на
«пузо». Энди это не огорчало: значит, здесь никто не бывал.
– А тут будет электричество, папочка? – спросила Чарли.
– Нет, – сказал он, – и телефона не будет. Нам не стоит
включать свет, крошка. Это все равно что выставить объявление: «А МЫ ЗДЕСЬ!» Но
есть керосиновые лампы и две бочки с соляркой для кухонной печки. Если, конечно,
все не разворовано. – Это его несколько беспокоило. Со времени их последнего
приезда сюда цена солярки поднялась настолько, что кража себ оправдала бы.
– А будет... – начала Чарли.
– Вот черт, – сказал Энди. Он резко нажал на тормоз. Впереди
поперек дороги лежало дерево – большая старая береза, сваленная какой-то зимней
бурей. – Пожалуй, отсюда мы пойдем пешком. Здесь около мили, не больше. Пешком
одолеем. – Потом надо будет прийти сюда с лучковой пилой Грэнтера и перепилить
дерево. Ему не хотелось оставлять здесь «виллис» Ирва. Это было бы чересчур
заметно. Взъерошил ей волосы:
– Пошли.
Они вылезли из «виллиса», Чарли легко пролезла под деревом,
Энди же осторожно перелез через него, стараясь не ободраться. Они шли – листь
приятно шуршали под ногами, а лес был полон осенних запахов. С одного дерева на
них внимательно смотрела белочка, наблюдая за каждым движением. И вот снова
сквозь деревья – голубые проблески.
– Что ты хотела сказать, когда мы подъехали к дереву? –
спросил Энди.
– Надолго ли хватит топлива? А если мы будем зимовать?
– Для начала там достаточно. Я еще смогу нарубить дров. А ты
соберешь много хвороста.
Через десять минут дорога перешла в лужайку на берету
Ташморского озера, и они были на месте. Какое-то мгновение стояли тихо. Энди не
знал, что чувствовала Чарли, но перед ним пронеслись такие пронзительные
воспоминания, для которых даже слово «ностальгия» казалось малозначащим. К
воспоминаниям примешалось сновидение трехдневной давности – лодка, извивающийся
червяк, даже заплатки из шины на сапогах Грэнтера.
Пятикомнатный коттедж был построен из дерева, фундамент сложен
из небольших валунов, терраса была обращена к озеру, каменный пирс вдавался в
воду. Если не считать опавших листьев и деревьев, не переживших трех зим, место
это почти не изменилось. Ему едва не почудилось, что сам Грэнтер выходит
навстречу, одетый в одну из своих зелено-черных клетчатых рубах, приветливо
машет ему, зовет его, спрашивает, обзавелся ли он лицензией дл ловли рыбы,
потому что коричневая форель еще хорошо клюет в сумерках.
Место хорошее, безопасное. Вдалеке, на другом берегу
Ташморского озера, в лучах солнца серо-зеленым светом переливались сосны.
Глупые деревья, сказал однажды Грэнтер, даже не знают разницы между летом и
зимой. Единственным признаком цивилизации на противоположной стороне маячила
брэдфордская городская пристань. Никто не додумался построить там торговый
центр или увеселительный парк. А тут ветер по-прежнему разговаривал с
деревьями. Позеленелая черепица на крыше выглядела замшелой, а сосновые иголки
все еще плавали в уголках водостоков и в деревянном сточном желобе. Энди бывал
здесь мальчишкой, и Грэнтер учил его нанизывать приманку на крючок. У него была
здесь собственная комната, обитая панелями из хорошего клена, здесь на узкой
кровати ему снились мальчишеские сны и он просыпался от звука плескавшейся у
пирса воды. Он бывал здесь и взрослым мужчиной, спал со своей женой на
двуспальной кровати, когда-то принадлежавшей Грэнтеру и его жене – этой
молчаливой, несколько мрачной женщине, состоявшей членом Американского общества
атеистов и умевшей указать, если ее спрашивали, на тридцать вопиющих
несуразностей в Библии короля Иакова либо на смехотворную нелепость Теории
Вселенной как часовой пружины, произнося все это с убийственно неопровержимой
логикой убежденного в своей правоте проповедника.
– Вспоминаешь маму, да? – спросила Чарли жалким, несчастным
голосом.
– Да, – сказал он. – Мне ее не хватает.
– Мне тоже, – сказала Чарли. – Вам тут было хорошо, да?
– Хорошо, – согласился он. – Пошли, Чарли. Она
приостановилась, гляд на него.
– Папочка, когда-нибудь у нас будет снова все хорошо? Я
смогу ходить в школу, и вообще?
Он хотел было соврать, но ложь плохой ответ.
– Не знаю, – сказал он. Попытался улыбнуться, но улыбка не
вышла – не сумел даже убедительно растянуть губы. – Не знаю, Чарли.
***
Инструменты Грэнтера были по-прежнему аккуратно разложены в
мастерской при сарае для лодки, и Энди нашел то, на что не осмеливалс особенно
надеяться: две почти полные поленницы дров, аккуратно нарубленных и
вылежавшихся в отсеке под лодочным сараем. Большую их часть он когда-то наколол
сам, они лежали накрытые рваным, грязным брезентом, который он сам на них
набросил. С двумя поленницами всю зиму не протянуть, но когда он распилит
упавшие вокруг деревья и березу там, на дороге, – они будут обеспечены дровами.
Он пошел к упавшему дереву с лучковой пилой и распилил его
так, чтобы «виллис» мог проехать. К этому времени почти стемнело, он устал и
проголодался. Кладовую с продуктами также никто не потревожил; если хулиганы и
воры и промышляли последние шесть зим, то орудовали они у более заселенного
южного берега. Пять полок были набиты консервированными супами «Кэмпбелл»,
сардинами «Ваймэн», тушенкой «Динти Мур» и всевозможными овощными консервами.
На полу стояла наполовину пустая коробка с собачьими консервами «Райвл» –
наследство старой собаки Грэнтера Бимбо, – но Энди не думал, что до них дойдет
очередь.
Пока Чарли рассматривала книжки на полках большой гостиной,
Энди из кладовой спустился по ступеням в маленький погребок, чиркнул спичкой по
одной из балок, сунул палец в дырку от сучка в доске – досками были обиты стены
этой маленькой комнатки с земляным полом – и потянул за эту доску. Она
подалась, Энди заглянул внутрь и ухмыльнулся. Внутри затянутого паутиной
углубления стояли четыре керамических кувшина, наполненных чистой, слегка
маслянистой жидкостью – стопроцентным самогоном – Грэнтер называл его «удар
ослиного копыта».
Спичка обожгла пальцы Энди. Он погасил ее и зажег вторую.
Подобно суровым старым проповедникам из Новой Англии, прямым потомком которых
была Гульда Макти, она не любила, не понимала и не терпела простых, слегка
глуповатых мужских радостей. Она была атеисткой-пуританкой; своим маленьким
секретом Грэнтер поделился с Энди за год до смерти.
Кроме спирта здесь стояла коробка с фишками для покера. Энди
вытащил ее и просунул пальцы в прорезь в крышке. Раздался хруст, он вытащил
тонкую пачку купюр – несколько десяти-, пяти– и однодолларовых бумажек. Всего,
наверно, долларов восемьдесят. Покер был слабостью Грэнтера, а эти деньги он
называл «своей заначкой».
