Вторая спичка обожгла ему пальцы, Энди загасил ее. В темноте
он положил назад покерные фишки и деньги. Хорошо, что они есть. Он задвинул
доску на место и пошел назад через кладовку.
– Хочешь томатного супа? – спросил он Чарли. Чудо из чудес –
она нашла на одной из полок все книги о Винни-Пухе и сейчас блуждала где-то в
Чудесном Лесу с Пухом и осликом Иа-Иа.
– Конечно, – сказала она, не глядя на него. Он сварил в
большой кастрюле томатный суп, открыл по коробке сардин. Зажег одну из
керосиновых ламп, прежде тщательно задернув занавески, поставил лампу на
середину обеденного стола. Они сели за стол и ели, почти не разговаривая. Затем
он зажег сигарету, раскурив ее над вытяжным стеклом лампы. В бабушкином комоде
Чарли обнаружила ящичек для игральных карт; там лежали восемь или девять колод,
в каждой из которых отсутствовал либо валет, либо двойка, либо еще что-то. Она
провела остаток вечера, раскладывая их и играя с ними, пока Энди обходил
поселок.
Укладывая ее спать, он спросил, как она себя чувствует.
– В безопасности, – сказала она без колебаний. – Спокойной
ночи, папочка.
Если Чарли было хорошо, значит, хорошо и ему. Он посидел с
ней немного, но она быстро заснула, и он ушел, оставив дверь приоткрытой, чтобы
услышать, если ночью ее что-то потревожит.
***
Перед тем как лечь спать, Энди снова пошел в погребок,
достал один из кувшинчиков с прозрачным самогоном, налил себе немного в стакан
и вышел через раздвижную дверь на веранду. Он сел в один из шезлонгов (пахнуло
прелью – у него мелькнула мысль, можно ли устранить этот запах) и стал смотреть
на темное, будто дышащее озеро. Было немного зябко, но два маленьких глотка
«удара ослиного копыта» запросто избавили его от холода. Впервые с начала
жуткой погони на Третьей авеню он тоже чувствовал себя в безопасности и
отдыхал. Он курил и смотрел на тот берег Ташморского озера. В безопасности и
отдыхая, но не впервые после Нью-Йорка. Впервые с тех пор, как Контора вновь
вторглась в их жизнь тем ужасным августовским днем четырнадцать месяцев назад.
С тех пор они либо бежали, либо прятались, так или иначе отдыха не было.
Он вспомнил разговор с Квинси по телефону и запах тлеющего
ковра. Энди – в Огайо, Квинси – в Калифорнии, которую в своих редких письмах он
называл Волшебным Королевством Землетрясений. «Да, это хорошо, – говорил
Квинси. – А то они могут поместить их в две маленькие комнатки, где они будут
не разгибая спины работать во имя безопасности и свободы двухсот двадцати
миллионов американцев... Уверен, что они хотели бы только; заполучить этого
ребеночка и посадить в маленькую комнату и посмотреть, не поможет ли он сохранить
демократию на планете. И, пожалуй, это все, что хотел сказать, старина, только
еще... не возникай».
Ему казалось, что тогда он испугался. На самом деле он еще
не знал, что такое испуг. Испуг – это когда приходишь домой и находишь жену
мертвой с вырванными ногтями. Они вырвали ей ногти, чтобы она сказала, где
Чарли. Два дня и две ночи Чарли гостила в доме своей подружки Терри Дугэн.
Через месяц или около того Макги собирались пригласить Терри такое же врем
пожить у них в доме. Вики назвала это Великим обменом 1980 года.
Сейчас, сидя на веранде и покуривая, Энди мог восстановить в
памяти все случившееся, а тогда для него все сплелось в клубок печали, ужаса и
гнева: только слепой счастливый случай (а может, нечто большее, чем случай)
позволил ему догнать этих людей.
За ними следили, за всей семьей. Продолжительное время.
Когда Чарли не пришла домой из летнего однодневного лагеря вечером в среду, не
появилась в четверг днем и вечером, они, должно быть, решили, что Энди и Вики
догадались о слежке. Вместо того чтобы поискать и обнаружить Чарли у подруги не
более чем в двух милях от дома, они решили, что родители спрятали ребенка, ушли
в подполье.
Ошибка была немыслимо глупой и не первой на счету Конторы,
как отмечала статья, которую Энди читал в «Роллинг стоун», Контора была
замешана в кровопролитии, связанном с захватом самолета террористами из некоей
«Красной бригады» (захват удалось предотвратить – ценой шестидесяти жертв), в
продаже героина мафии в обмен за информацию о кубинско-американских группах в
Майами...
Зная о таких громадных проколах в работе Конторы, нетрудно
было понять, как агенты, следившие за семьей Макти, ухитрились принять
двухдневное пребывание ребенка у подружки за бегство. Как сказал бы Квинси (а
может, он это и говорил), если бы более чем тысяче самых умелых агентов Конторы
пришлось идти работать в частный сектор, они перешли бы на пособи по
безработице до истечения испытательного срока.
Глупейшие ошибки совершили обе стороны, размышлял Энди. По
прошествии времени горечь при этой мысли несколько уменьшилась, но в свое время
она была настолько остра, что кровь бросалась в голову. Он был напуган намеками
Квинси по телефону в тот день, когда Чарли споткнулась и упала с лестницы, но
напуган, очевидно, недостаточно, иначе они бы действительно скрылись.
Он понял слишком поздно, что человеческий мозг легко
поддаетс гипнозу, если жизнь человека или его семьи выходит из колеи, и
попадает в страну лихорадочной фантазии, похожей на шестидесятиминутные сериалы
по телевидению или двухчасовые сеансы в местном кинотеатре.
Тогда, после разговора с Квинси, его стало иногда охватывать
странное ощущение, словно его обкладывают со всех сторон. Подслушивают телефон?
Какие-то люди следят за ним? Возможность того, что семью заберут и запрут в подвалах
какого-то государственного комплекса? При этом Энди почему-то хотелось глупо
улыбаться и просто наблюдать, как все это назревает, вести себя интеллигентно и
разумно, не обращая внимания на собственное подсознание...
Над Ташморским озером что-то внезапно зашумело, взлетела и
устремилась на запад в ночь стая уток. Светил месяц, бросая мутный серебристый
свет на их крылья. Энди зажег новую сигарету. Он курил слишком много, вскоре он
окажется без курева: осталось четыре или пять сигарет.
Да, он подозревал, что телефон прослушивался. Странный
двойной щелчок после того, как снимешь трубку и скажешь «алло». Один или два
раза, когда он разговаривал со студентом, просившем о встрече, или с коллегой,
связь таинственно прерывалась. Он подозревал, что в доме могут быть установлены
«жучки», но никогда не искал их (а разве он мог найти?). Несколько раз
подозревал – нет, не сомневался, – за ними следят.
Они жили в районе Гаррисона под названием Лейклэнд, а
Лейклэнд являл собой типичный пригород. Вечером, подвыпив, можно часами кружить
вокруг шести или восьми кварталов, отыскивая свой дом. Соседи работали на
заводе счетных машин компании ИБМ за городом, на предприятии «Полупроводники
Огайо» в самом городе или преподавали в колледже. Если провести по линейке две
линии через таблицу доходов средних семей: нижнюю – вдоль восемнадцати с
половиной тысяч и верхнюю, – где-то у тридцати, то почти все обитавшие в
Лейклэнде попадут в графу между ними.
