Людей постепенно узнаешь. Киваешь на улице миссис Бэкон, после
смерти мужа заключившей новый брак с водкой (по ней и видно: медовый месяц в
таком браке наглядно отразился на ее лице и фигуре). Приветственно машешь двум
девицам с белым «ягуаром», которые снимают дом на углу Джасминстрит и
Лейклэнд-авеню, – подумав: интересно, как может выглядеть ночка в их обществе.
Рассуждаешь о бейсболе с мистером Хэммондом на Лорел-лзйн, он, разговаривая, не
перестает подрезать живую изгородь. Мистер Хэммонд – клерк из фирмы ИБМ,
родился в Атланте и был ярым болельщиком команды «Атлантские молодцы». Он
терпеть не мог «Большой красной машины» из Цинциннати, что совсем не сближало
его с соседями. На это, Хэммонд плевал. Он просто ждал, когда ИБМ вручит ему
документы на получение пенсии.
Не в мистере Хэммонде дело. Не в миссис Бэкон и не в двух
спелых ягодках из белого «ягуара» с тусклой красной грунтовкой вокруг фар. Дело
в том, что в мозгу по прошествии времена подсознательно формируетс стереотип:
«группа принадлежащих к Лейклэнду».
Однако в месяцы, предшествовавшие убийству Вики и похищению
Чарли из дома Дугэнов, вокруг толклись люди, не принадлежавшие к этой группе.
Энди игнорировал их, убеждая себя, что глупо тревожить Вики только потому, что
разговор с Квинси нагнал на него безумного страху.
Люди в светло-сером фургоне. Мужчина с рыжими волосами,
которого однажды вечером он видел за рулем «матадора», а потом, другим вечером,
две недели спустя, за рулем «плимута», и опять через десять дней – на заднем
сиденье серого фургона. В дом приходило чересчур много коммивояжеров. Иногда
вечерами, вернувшись домой с работы или вместе с Чарли с последней диснеевской
картины, он чувствовал, что у них кто-то побывал, что вещи чуть-чуть сдвинуты с
места. Чувство, что за тобой следят.
Его глупейшая ошибка: он не мог поверить, что все это пойдет
дальше слежки. И сейчас он не был уверен, что они тогда запаниковали. Они могли
заранее замышлять похищение: схватить его и Чарли, убить сравнительно
бесполезную им Вики: и вправду, кому нужен слабосильный экстрасенс, чей самый
крупный трюк – не сходя с места, закрыть дверь холодильника?
Тем не менее вся эта возня отдавала неосторожностью и
спешкой, и он поневоле думал, что внезапное исчезновение Чарли ускорило
события. Исчезни Энди, они, может быть, выжидали бы. Но исчезла Чарли, а именно
она интересовала их по-настоящему. Теперь Энди в этом не сомневался.
Он поднялся, потянулся, прислушиваясь, как хрустят спинные
позвонки. Пора спать, пора перестать тревожить эти старые болезненные
воспоминания. Он не должен всю оставшуюся жизнь винить себя в смерти Вики. Да и
остаток жизни, может, не так уж долог. Энди Макги не забыл выстрела на крыльце
Ирва Мэндерса. Они хотели избавиться от него. Им нужна только Чарли.
Он лег в кровать и довольно быстро заснул. Спал беспокойно.
Снова и снова видел, как огненный язык пробежал через вытоптанный дворик, как
он раздвоился и охватил колдовским кольцом чурбан для колки дров, видел, как
цыплята вспыхивали, словно зажигательные бомбочки. Во сне он чувствовал, как
вокруг него все разрастается и разрастается капсула с жаром. Она сказала, что
больше не будет ничего поджигать. Может быть, так оно и лучше.
За окном холодная октябрьская луна освещала Ташморское
озеро, Брэдфорд в штате Нью-Гэмпшир и там, за озером, остальную часть Новой
Англии. Южнее она же освещала Лонгмонт, штат Вирджиния.
***
Порой у Энди Макги бывали необыкновенно яркие предчувствия.
Со времени эксперимента в Джейсон Гирни Холле. Были они неким проявлением способности
предвидения или не были, он не знал, но приучился доверять им, когда они
появлялись.
В тот августовский день 1980 года около полудня у него
появилось плохое предчувствие.
Был час ленча в Бакей рум – факультетской комнате отдыха на
верхнем этаже студенческого клуба. Он мог бы даже точно указать минуту: вместе
с Ивом О'Брайаном, Биллом Уоллэсом с Доном Грабовски он ел цыпленка с рисом под
соусом. Все они были его друзья с факультета английского языка и литературы.
Как всегда, кто-то рассказал смешную историю, на этот раз польскую, специально
для Дона, который коллекционировал польские шутки. Все смеялись, и вдруг
тоненький, очень тихий голосок заговорил в голове Энди.
(ДОМА ЧТО-ТО НЕ В ПОРЯДКЕ)
И все. Но этого было достаточно. Предчувствие назревало
почти так же, как головные боли после чересчур сильного посыла. Только это шло
не от головы; казалось, все его эмоции, словно пряжа, медленно стягиваются в
клубок и какого-то рассерженного кота выпускают играть в нитях его нервной
системы, запутывать их.
Ему стало плохо. Цыпленок в соусе потерял прежнюю
привлекательность. Живот свело, сердце быстро застучало, как от сильного
испуга. Затем внезапно стали пульсировать пальцы правой руки, словно он
прищемил их дверью. Он быстро встал. Холодный пот на лбу.
– Знаете, мне что-то нездоровится, – сказал он. – Билл,
можешь провести мое занятие в час?
– С подающими надежды поэтами? Конечно. Нет проблем. Что с
тобой?
– Не знаю. Может, съел что-то.
– Выглядишь бледновато, – сказал Дон Грабовски. – Загляни в
медпункт, Энди.
– Да, да, – сказал Энди.
Он ушел, вовсе не собираясь идти в медпункт. Было четверть
первого, университетский городок в полудреме плыл через последнюю неделю
летнего семестра к экзаменационной сессии. Уходя, он поднял руку, прощаясь с
Ивом, Биллом и Доном. С того дня он никого из них больше не видел.
Остановился на нижнем этаже клуба, вошел в телефонную будку,
позвонил домой. Никто не отвечал. Совсем не обязательно должны ответить: Чарли
у Дугэнов, Вики, возможно, в магазине, в парикмахерской, у Тэмми Апмор или
даже, может быть, обедает с Эйлин Бэкон. Тем не менее его нервы натянулись еще
сильнее. Казалось, они стонали.
Он вышел из здания клуба и почти побежал к автомашине на стоянке
у Принс Холла. Поехал через город в Лейклэнд. Вел машину неуверенно, дергаясь.
Проскакивал на красный свет, ехал вплотную к впереди идущим машинам и чуть было
не сбил хиппи на, «Олимпии». Хиппи покрутил пальцем у виска. Энди не обратил
внимания. Бешено колотилось сердце, словно он принял хорошую дозу наркотика.
Они жили на Конифер-плейс. В Лейклэнде большинство улиц, как
во многих пригородных районах, построенных в пятидесятые годы, носило названия
деревьев или кустарников. В знойный августовский полдень улица казалась странно
пустынной. Это лишь усиливало предчувствие катастрофы. Машин у обочин было
немного, и улица казалась шире. Даже немногие игравшие тут и там детишки не
могли развеять это ощущение безлюдности – большинство ребят либо обедали дома,
либо играли на детских площадках. С сумкой на колесиках прошла миссис Флинн с
Лореллэйн; ее живот, обтянутый эластичными брюками цвета авокадо, был крупным и
тугим, как большой мяч. Вдоль всей улицы лениво вращались поливальные
установки, разбрызгивая воду на лужайки и рождая радужные переливы в воздухе.
