Рядом с съездом в Хаммерсмите находился мотель «Бест
вестерн». Энди удалось получить в нем номер. Он сказал, что ему нужна комната,
не выходящая окнами на автостраду, и назвался вымышленным именем.
– Они будут охотиться за нами, Чарли, – сказал он, – а мне
нужно поспать. Но только дотемна, больше времени у нас нет... совсем нет.
Разбуди меня, как только стемнеет.
Она что-то сказала, но он уже валился с ног. Все вокруг него
слилось в одну серую точку, а затем и точка эта исчезла, все кануло во тьму,
куда не проникала даже боль. Боли не было, не было и снов. Жарким августовским
вечером в семь пятнадцать, когда Чарли разбудила его, в комнате было душно, его
одежда стала влажной от пота. Чарли пыталась включить кондиционер, но не знала,
как это сделать.
– Все в порядке, – сказал он, быстро опустил ноги на пол и
приложил руки к вискам, сжимая голову, чтобы она не раскололась.
– Ну как, папочка, сейчас тебе лучше? – спросила Чарли с
тревогой в голосе.
– Немножко, – ответил он. Ему действительно стало лучше...
но только чуть-чуть. – Скоро где-нибудь остановимся и перекусим. Это мне
поможет.
– А куда мы едем?
Он помотал головой. У него оставались только те деньги,
которые он взял с собой, уезжая утром из дома, – около семнадцати долларов.
Были еще кредитные карточки «Мастер чардж» и «Виза», но за место в мотеле он
предпочел заплатить двумя двадцатидолларовыми купюрами из дальнего кармашка
бумажника (мои деньги на черный день, говорил он иногда про них Вики, говорил
он это шутя, но какой зловещей правдой обернулась эта шутка). Использовать
карточки значило бы выставить плакат: «К БЕГЛОМУ ПРЕПОДАВАТЕЛЮ КОЛЛЕДЖА И ЕГО ДОЧЕРИ-СЮДА».
За семнадцать долларов можно будет поесть котлет и полностью
заправить бензобак. После этого они окажутся на мели.
– Не знаю, Чарли, – ответил Энди. – Куда-нибудь.
– А когда мы маму заберем?
Энди взглянул на нее. Головная боль опять усилилась. Он
вспомнил о пятнах крови на полу и на иллюминаторе стиральной машины. Он
вспомнил запах политуры «Пледж».
– Чарли... – Больше он ничего не мог сказать, да и не надо
было ничего говорить.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Поднесла
руку к дрожащим губам.
– Ой, нет, папочка... пожалуйста, скажи, что нет.
– Чарли...
– Ну скажи, что нет! – закричала она.
– Чарли, те люди, которые...
– Ну скажи, что с ней все в порядке, все в порядке, все в
порядке.
А в комнате, в комнате было жарко, душно, вентиляция не
работала – духота стояла невыносимая, голова болела, пот струйками стекал по
лицу, но теперь это был уже не холодный пот, а горячий, как масло, горячий...
– Нет, – повторяла Чарли, мотая головой, – нет, нет, нет,
нет, нет. – Косички прыгали из стороны в сторону, и у Энди возникло нелепое и
неуместное воспоминание, как они с Викой впервые взяли Чарли в парк, покататься
на карусели... Дело было не в кондиционере.
– Чарли! – крикнул он. – Чарли, ванная! Вода! Она закричала
и оглянулась на открытую дверь ванной. Там что-то внезапно вспыхнуло, как будто
перегорела лампочка. Лейка душа сорвалась со стены и с грохотом упала в ванну.
Несколько голубых кафельных плиток разбились на мелкие кусочки.
Он с трудом удержал рыдающую Чарли, чтобы она не упала.
– Папочка, прости, прости...
– Не волнуйся, – сказал он с дрожью в голосе и обнял ее.
Прозрачный дымок поднимался от расплавленного крана. Все глянцевые поверхности
мгновенно потрескались. Ванная комната имела такой вид, будто ее целиком
протащили через печь для обжига кирпича. Полотенца дымились.
– Не волнуйся, – говорил он, держа ее на руках и покачивая.
– Чарли, не волнуйся, все будет хорошо, все устроится, обещаю.
– Хочу к маме, – всхлипывала Чарли.
Энди кивнул. Он тоже хотел к Вики. Он прижал Чарли к себе и
почувствовал запах озона, каленого фарфора, тлеющих полотенец мотеля «Бест
вестерн». Чарли чуть не сожгла их обоих.
– Все будет нормально, – сказал Энди, покачивая Чарли. Он не
особенно сам тому верил, но это звучало как своего рода литания; как заунывное
чтение псалтыря; это был голос взрослого, склонившегося над темным колодцем
десятилетий и подбадривающего испуганного ребенка на его дне; это были слова,
которые родители говорят, когда у детей что-то не ладится; это был слабый свет
ночника, который не мог прогнать чудище из шкафа, но всетаки удерживал его на
каком-то расстоянии; это был бессильный голос, но он должен был звучать.
– Все будет нормально, – говорил он ей, не особенно сам тому
веря и зная, как знает в глубине души всякий взрослый, что в
действительности-то ничего никогда не бывает до конца нормально. – Все будет
нормально.
Энди плакал. Он не мог сдержаться. Слезы лились потоком, и
он изо всех сил прижимал к себе дочку. – Чарли, клянусь, все как-нибудь
образуется.
***
Зима в Ташморе как будто оправдала призрачную надежду, за
которую он с отчаяния ухватился тогда, в мотеле «Грезы».
Не то чтобы все было совсем безоблачно. Схватив после
рождества простуду, Чарли сопливилась до самого апреля. У нее даже начинался
сильный жар. Энди давал ей по полтаблетки аспирина и уже решил, что если к
исходу третьего дня температуру не удастся сбить, он понесет ее через озеро в
Брэдфорд к врачу, чем бы это ни грозило. Но жар прошел, хотя простуда досаждала
ей еще долго. В марте Энди угораздило обморозиться, а перед тем он чуть не
спалил дом, переложив в печку дров, – ударили морозы, дико завывал ветер, и
среди ночи Чарли, на этот раз именно Чарли, первой почувствовала во сне, как
раскалился воздух.
Четырнадцатого декабря они отпраздновали его день рождения,
а двадцать четвертого марта – день рож??ения Чарли. Ей исполнилось восемь лет, и
порой Энди ловил себя на том, что не узнает собственной дочери. Куда делась
маленькая девочка, не достававшая ему до локтя? Волосы у нее отросли, и она теперь
заплетала их, чтобы они не лезли в глаза. Будуща красотка. Даже припухший нос
ее не портил.
Они остались без машины. «Виллис» Ирва Мэндерса превратился
в глыбу льда еще в январе – Энди подозревал, что полетел блок цилиндров. Изо
дня в день, больше для порядка, он запускал мотор, прекрасно сознавая, что
после Нового года ни на каких колесах из дедовых владений им не выбраться.
Снегу намело выше колена, он лежал девственно-нетронутый, если не считать
следов белки, бурундуков, постоянного гостя енота или случайного оленя – нюх
безошибочно приводил их к мусорному баку.
