– Ты читал досье на Макги, – сказал он.
Джулз курил «Кэмел».
– Читал.
– Ты понял, что значит мысленное внушение?
– Понял.
– Понял, что произошло с двумя нашими в Огайо? Когда они
пытались увезти его дочь?
– Я видел Джорджа Уэринга в деле, – невозмутимо ответил
Джулз. – У него вода сама закипала, хоть чай заваривай.
– Этот может выкинуть что-нибудь необычное. Я просто хочу
внести ясность. Сделать все надо молниеносно.
– Сделаем.
– Учти, он всю зиму копил силы. Если он успеет послать
импульс, считай, тихая палата на ближайшие три года тебе обеспечена. Объявишь
себ птичкой или там репой...
– Ладно.
– Что ладно?
– Сделаем, Джон. Не бери в голову.
– Они могут выйти вдвоем, – настойчиво продолжал Рэйнберд. –
Они теб не увидят, ты будешь сбоку от крыльца. Подожди, пока я сниму девочку.
Отец бросится к ней. Ты зайдешь со спины. Целься в шею.
– Ясно.
– Смотри не промажь!
Джулз едва заметно улыбнулся и сделал затяжку.
– Не промажу.
Чемоданы стояли наготове. Чарли надела парку поверх лыжного
комбинезона. Энди застегнул молнию на куртке, взял чемоданы. На душе было
скверно. Что-то свербило. Холодок предвидения.
– Ты тоже чувствуешь? – спросила Чарли. Ее личико было
бледным, ничего не выражающим. Энди через силу кивнул.
– Что же делать, папа?
– Будем надеяться, что мы почувствовали опасность раньше
времени, – ответил он, хотя так не думал. – Что нам еще остается?
– Что нам еще остается? – отозвалась она эхом. Она подошла к
нему и привстала на цыпочки, чтобы он взял ее на руки; он и забыл, когда такое
было в последний раз... года два назад, не меньше. Как же бежит время, как
быстро растут наши дети, прямо на глазах, устрашающе быстро.
Он поставил чемоданы, поднял ее, прижал к себе. Она
поцеловала его в щеку и тоже прижалась.
– Ну что, ты готова? – спросил он, опуская ее на пол.
– Готова, – сникла Чарли. Глаза у нее были на мокром месте.
– Папа... я не стану ничего зажигать. Даже если они не дадут нам уйти.
– Ну что ж, – сказал он, – и не надо. Я все понимаю,
Чарленок.
– Папа... я люблю тебя.
Он кивнул.
– Я тебя тоже люблю, малыш.
Энди распахнул дверь. В первую секунду свет ослепил его. Но
потом глаза попривыкли, и все стало на свои места: утро, солнце, тающий снег.
Справа пронзительно голубели рваные лоскуты воды среди льдин Ташморского озера.
Перед ними стеной стояли сосны. Сквозь просвет едва виднелс ближайший дом с
зеленой кровлей, освободившейся наконец от снега.
Лес затаился, и Энди ощутил новый прилив беспокойства.
Каждое утро, с тех пор как началась оттепель, их встречала трелью какая-то
пичуга – где она сегодня? Не слыхать... одна капель звенит. Господи, ну что
стоило Грэнтеру протянуть телефонный кабель! Энди чуть не выкрикнул что было
мочи: Кто здесь? Но он сдержался – и без того Чарли напугана.
– Вроде все в порядке, – сказал он вслух. – Они до нас еще
не добрались... если вообще хотят добраться.
– Вот и хорошо, – произнесла она бесцветным голосом.
– Тогда пришпорим лошадок, малыш – сказал Энди и в сотый раз
подумал: А что нам остается? И еще подумал о том, как же он их ненавидит.
Чарли направилась к выходу; она прошла мимо сушилки,
заполненной перемытой после завтрака посудой. Весь дом блестел как новенький;
кажда вещь лежала на своем месте. Дед был бы доволен.
Энди обнял дочь за плечи и еще раз прижал к себе. Затем
поднял чемоданы, и они шагнули навстречу холодноватому весеннему солнцу.
Джон Рэйнберд находился от них в ста пятидесяти ярдах – на
высокой ели. На ногах у него были «кошки», страховочный пояс надежно крепил его
к дереву. Когда дверь распахнулась, он вскинул винтовку; приклад жестко уперся
в плечо. И сразу пришли тепло и покой – словно на плечи набросили плед. Потеряв
глаз, он стал видеть далекие предметы несколько размытыми, но в минуты
предельной концентрации, вроде теперешней, зрение полностью возвращалось к нему
и отмечало каждую мелочь – загубленный глаз, казалось, на миг оживал.
Расстояние было пустячным, и если бы в стволе сидела обычная
пуля, он бы себе стоял и поплевывал, – но с этой штуковиной риск возрастал раз
в десять. В стволе винтовки, специально для него переделанной, находилась
стрела с ампулой оразина в наконечнике, и кто мог дать гарантию, что стрела не
отклонится от курса и вообще долетит. По счастью, день был безветренный.
Если есть на то воля Великого Духа и моих предков, молился
про себ Рэйнберд, пусть пошлют они твердость моей руке и зоркость глазу, и да
будет мой выстрел точным.
Показался отец, и дочь с ним рядом – значит, Джулз входит в
игру. Телескопические линзы увеличивали девочку до гигантских размеров; на фоне
посеревших досок ее парка выделялась сочным голубым, пятном. Рэйнберд успел
заметить чемоданы в руках Макги; еще немного, и не на кого было бы устраивать
засаду.
Девочка не подняла капюшона и молнию застегнула лишь
наполовину, распахнутый ворот открывал горло. И тут ему опять повезло – день
выдалс довольно теплый.
Он подвел палец к спусковому крючку и нашел перекрестьем
оптического прицела ямку на шее. Если есть на то воля.
Он нажал на спуск. Послышалось глухое пфат! – и из ствола
выполз кренделек дыма.
Они уже готовы были спуститься с крыльца, когда Чарли вдруг
остановилась, издав горлом какой-то сдавленный звук. Энди бросил чемоданы. Он
ничего не услышал, но случилось что-то страшное. С ней, с Чарли.
– Чарли! Чарли!
Он весь обратился в зрение. Она застыла как статуя,
невероятно красивая среди сверкающей белизны. Невероятно маленькая. И вдруг до
него дошло. Это было так чудовищно, так непоправимо, что сразу не укладывалось
в голове.
У Чарли из горла, пониже хрящика, торчала длинная игла.
Рукой в варежке Чарли судорожно нашарила иглу, но не сумела вынуть, а только
вывернула кверху под острым углом. Из ранки побежала струйка крови. Она
образовала узор на воротнике рубашки и слегка окрасила искусственный мех, там,
где была вшита молния.
– Чарли! – закричал он. У нее уже закатывались глаза, она
клонилась назад, когда он подхватил ее. Он бережно опустил Чарли на крыльцо,
продолжая повторять ее имя. Стрела поблескивала на солнце. Чарли вся обмякла,
как мертвая. Прижимая ее к себе и баюкая, он прочесывал взглядом лес, весь
залитый светом и словно покинутый птицами и людьми.
