– Джон? Джон! Вы не ушиблись?
– Мне надо выбраться! – закричал он. – Скажи им, чтобы они
мен выпустили!
– Что с вами?
Долго не было никакого ответа. Затем она услышала сдавленные
звуки и поняла, что он плачет.
– Помоги мне!
Чарли в нерешительности стояла на пороге. Ее подозрительность
уступила место сочувствию, но не до конца – что-то ее по-прежнему
настораживало.
– Помогите... кто-нибудь... – бормотал он, бормотал так
тихо, словно и не рассчитывал быть услышанным, тем более спасенным. Это решило
дело. Медленно, выставив перед собой руки, она двинулась на его голос.
Рэйнберд, услышав ее шаги, невольно усмехнулся – жестко,
злорадно – и тотчас прикрыл рот ладонью – на случай, если свет вдруг опять
вспыхнет.
– Джон?
Стараясь изобразить в голосе неподдельную муку, он выдавил сквозь
усмешку:
– Прости, подружка. Просто я... Это темнота... я не могу в
темноте. После того как они держали меня в яме.
– Кто?
– Конговцы.
Она была уже совсем рядом. Он согнал с лица ухмылку,
вживаясь в роль. Страх. Тебе страшно, с тех пор как вьетконговцы посадили тебя
однажды в темную яму и держали там... а перед этим один из них снес тебе
пол-лица... и сейчас ты нуждаешься в друге.
Отчасти роль была невыдуманной. Оставалось лишь убедить
девочку в том, что его волнение – как бы не упустить счастливый случай –
объясняетс ничем иным, как отчаянным страхом. И все-таки было страшно – страшно
завалить роль. В сравнении с этим выстрел ампулой оразина казался детской
забавой. Она ведь чует за версту. По лицу его градом катился пот.
– Кто это – конговцы? – спросила она почти над ухом у
Рэйнберда. Ее рука скользнула по его лицу и тут же попала в тиски. Чарли
охнула.
– Эй, не бойся, – прошептал он. – Я только...
– Вы... больно! Вы делаете мне больно.
Вот! Этого он и добивался. Судя по тону, она тоже боится,
боитс темноты и его боится... но и тревожится за него. Пусть почувствует, что
он хватается за соломинку.
– Прости, подружка. – Он ослабил хватку, но руку не
выпустил. – А ты можешь... сесть рядом?
– Ну конечно.
Она почти неслышно уселась на пол, он же чуть не подпрыгнул
от радости. Кто-то – далеко-далеко – что-то кричал неизвестно кому.
– Выпустите нас! – завопил Рэйнберд. – Выпустите нас!
Выпустите! Эй, вы там, слышите!
– Ну что вы, что вы, – занервничала Чарли. – С нами все в
порядке... разве не так?
Его мозг, эта идеально отлаженная машина, заработал с
невероятной скоростью, сочиняя сценарий с заглядом на тричетыре реплики вперед,
чтобы обезопасить себя, но в то же время не запороть блестяще начатую
импровизацию. Больше всего сейчас его волновало, на сколько он может
рассчитывать, как долго продержится темнота. Он настраивал себя на худший
вариант. Что ж, он успел поддеть зубилом самый краешек. А там уж как бог даст.
– Да вроде, – согласился он. Все из-за этой темени. Хоть бы
одна спичка, мать ее так... Ой, извини, подружка. С языка сорвалось.
– Ничего, – успокоила Чарли. – Папа тоже иногда выражается.
Один раз чинил в гараже мою коляску и ударил себя молотком по пальцу и тоже
сказал это... раз шесть, наверно.
И не только это. – Никогда еще она не бывала с Рэйнбердом
столь разговорчивой. – А они скоро откроют?
– Не раньше, чем врубят ток, – ответил он убитым голосом,
хотя в душе ликовал. – У них тут все двери, подружка, с электрическими замками.
Если вырубить ток, замок намертво защелкивается. Они, дьявол их... они держат
тебя в настоящей камере. С виду такая уютненькая квартирка, а на самом деле
тюрьма.
– Я знаю, – сказала она тихо. Он продолжал сжимать ее руку,
но Чарли уже не протестовала. – Только не надо громко. Я думаю, они
подслушивают.
Они! Горячая волна торжества захлестнула Рэйнберда. Он и
забыл, когда в последний раз испытывал такое. Они. Сама сказала – они!
Чувствуя, как поддается броня, в которую заковалась Чарли
Макги, он бессознательно стиснул ее руку.
– О-ой!
– Прости, подружка, – сказал он, слегка разжимая пальцы. –
Что подслушивают, уж это точно. Только не сейчас, когда нет тока. Все, больше
не могу... пусть меня выпустят! – Он весь дрожал.
– Кто это – конговцы?
– А ты не знаешь?.. Ну да, ты еще маленькая. Война, подружка.
Война во Вьетнаме. Вьетконговцы – они были плохие. Жили в джунглях. И носили
такие черные... Ну, вроде пижамы. Ты ведь знаешь про вьетнамскую войну? Она
знала... смутно.
– Наш патруль напоролся на засаду, – начал он. Это была
правда, но дальше дороги Рэйнберда и правды расходились. Стоило ли смущать
девочку такой деталью, что все они закосели – салаги накурились камбоджийской
марихуаны, а их лейтенантик, выпускник Вест-Пойнта, уже балансировавший на
грани безумия, вконец одурел от пейота, который он жевал не переставая. Однажды
Рэйнберд сам видел, как этот лейтенантик разрядил обойму в живот беременной
женщины и оттуда полетели куски шестимесячного ребенка; позже лейтенантик
объяснил им, что это называется «аборт по-вестпойнтски». И вот их патрульная команда
возвращалась на базу и напоролась на засаду, только в засаде сидели свои же
ребята, закосевшие на порядок выше, так что четверых патрульных уложили на
месте. Не стоит, решил Рэйнберд, посвящать девочку в эти подробности, равно как
и в то, что мина, разукрасившая ему половину лица, была изготовлена в
Мэриленде.
– Спастись удалось шестерым, – продолжал он. – Мы рванули
оттуда. Через джунгли. И меня, видно, понесло не в ту сторону. В ту, не в ту...
В такой кретинской войне, когда даже нет линии фронта, кто знает, где она, та
сторона? Я отстал от своих. Все пытался отыскать знакомые ориентиры, и вдруг –
минное поле. Результат на лице.
– Бедненький, – сказала Чарли.
– Когда я очнулся, я уже был у них в руках, – продолжал
Рэйнберд, углубляясь в дебри легендарного острова под названием Чистый Вымысел.
На самом деле он пришел в сознание в сайгонском армейском госпитале – с
капельницей. – Они сказали, что не будут меня лечить, пока я не отвечу на их
вопросы.
ТЕПЕРЬ НЕ ТОРОПИСЬ. ДВА-ТРИ ПРАВИЛЬНЫХ ХОДА, И ПАРТИЯ ЗА
ТОБОЙ.
Он возвысил голос, придав ему оттенок горечи и какой-то
растерянности перед людской жестокостью.
– Допросы, с утра до вечера допросы. Передвижение частей...
развертывание стрелковых подразделений... провиант... их интересовало все. Они
не давали мне передышки. Буквально тянули из меня жилы.
