к которому примешивался страх и чувство потери. Так вот чье
лицо это было, вот кто ей все это время снился – Джон. Да разве она не
догадывалась? Разве не догадывалась
(леса горят, только не трогай лошадей, пожалуйста, не трогай
лошадей) все это время?
Когда она утром проснулась, ночные страхи, и растерянность,
и боль от сознания, что ее предали, уже переплавлялись со всей неизбежностью в
гнев – твердый и пылающий, как алмаз.
Пусть только попробует помешать нам в среду, повторяла она
про себя. Пусть только попробует. Если все это правда, пусть только посмеет
показаться нам на глаза.
Ближе к обеду открылась дверь, и Рэйнберд вкатил свою
тележку со шваброй, полиролями, губками и тряпочками. Полы его белого халата
развевались.
– Привет, Чарли, – сказал он.
Чарли сидела на кушетке и разглядывала книжку с картинками.
Она подняла глаза – бледненькая, неулыбчивая... настороженная. Кожа обтянула
скулы. С опозданием улыбнулась. Не ее улыбка, подумал Рэйнберд.
– Привет, Джон.
– Вид у тебя сегодня, Чарли, ты уж меня извини, неважнецкий.
– Я плохо спала.
– Правда? – Он был в курсе. Этот болван Хокстеттер закатил
форменную истерику по поводу того, что ночью температура в ее комнате поднялась
на пять или шесть градусов. – Бедняга. Из-за папы?
– Наверно. – Она захлопнула книжку и встала. – Пойду полежу.
Даже разговаривать неохота.
– Ложись, ясное дело.
Он проводил ее взглядом и, когда дверь в спальню закрылась,
отправился на кухню набрать воды в ведро. Странно она на него посмотрела. И
улыбнулась странно. Все это ему не понравилось. Плохо спала – что ж, бывает.
Все время от времени плохо спят, а утром кидаются на жен или бессмысленно
таращатся в газету. Бывает. И все же... внутри звенел тревожный звоночек. Он
уже забыл, когда она так на него смотрела. И не бросилась к нему, как обычно,
что тоже ему не понравилось. Затворилась в каком-то своем мирке. Это его
тревожило. Может, все дело в бессонной ночи... а дурной сон позавчера – может,
не то съела... и все равно это его тревожило.
И еще одно: вчера под вечер к ней заглянул Кэп. Такого еще
не бывало.
Рэйнберд поставил ведро и надел на швабру пористый валик.
Окунув швабру в ведро, он отжал валик и принялся размашисто и не спеша
протирать пол. Его страшное лицо было спокойным и невозмутимым.
УЖ НЕ ХОЧЕШЬ ЛИ ТЫ, КЭП, ВОНЗИТЬ МНЕ НОЖ В СПИНУ? ДУМАЕШЬ,
САМОЕ ВРЕМЯ? РЕШИЛ МЕНЯ УДЕЛАТЬ?
Если так, то он здорово недооценил Кэпа. Одно дело
Хокстеттер. Ну, появится в комиссии или подкомиссии сената – и что? Там вякнул,
тут брякнул, а в результате пшик. Начнет потрясать доказательствами. Может даже
позволить себе роскошь повспоминать, какой там на него нагнали страх. Другое
дело – Кэп. Кэп прекрасно понимает, чем оборачиваются все доказательства, когда
речь заходит о таком взрывоопасном материале (чем не каламбур?), как Чарли
Макги. Поэтому, когда в закрытом заседании выступит Кэп, он будет говорить о
другом – об ассигнованиях, причем размениватьс не станет, а просто обронит одно
из самых зловещих и загадочных выражений из бюрократического лексикона:
долгосрочные ассигнования. И хотя ничего не будет произнесено вслух, все
присутствующие отлично поймут, что в подтексте – вопрос евгеники. Конечно, рано
или поздно, рассуждал дальше Рэйнберд, Кэпу все же придется пригласить группу
сенаторов на аттракцион Чарли. «Может быть, даже с детьми, – подумал Рэйнберд,
намачивая пол и протирая. – Это будет поинтереснее, чем дрессированные дельфины
в океанариуме».
И тут, Кэп это знает, ему очень понадобится кое-какая
помощь. Так зачем он к ней приходил вчера? Зачем раскачивает лодку, в которой
сам сидит?
Рэйнберд отжимал пористый валик, наблюдая, как грязная мутная
вода стекает в ведро. Он снова бросил взгляд на закрытую дверь спальни. Чарли
от него отгородилась, и это ему не нравилось.
Тут было, было отчего забеспокоиться.
Вторая половина дня в понедельник выдалась ветреная, но
Рэйнберд этого не знал – весь вечер он посвятил сбору информации. Информаци
оказалась тревожной. Первым делом он пришел к Нири, который обслуживал мониторы
во время вчерашнего визита Кэпа к Чарли.
– Я хочу посмотреть видеозаписи, – сказал Рэйнберд. Нири
спорить не стал. Он устроил Рэйнберда в маленькой комнатке за холлом наедине с
воскресными записями и видеокассетником «Сони», позволявшим увеличивать
изображение и делать стоп-кадр. Нири был рад от него отделаться и только молил
бога, чтобы Рэйнберд еще чего-нибудь не попросил. Если девчонка монстр, то
Рэйнберд, этот гигантский ящер, монстр вдвойне.
Записи представляли собой кассеты, рассчитанные на три часа
звучани и снабженные пометой «00.00 – 03.00» и дальше. Рэйнберд нашел нужную
кассету и прокрутил сцену с Кэпом четыре раза подряд, прервавшись лишь затем,
чтобы вернуть момент, когда Кэп произносит: «Ну, мне пора. Мы еще увидимся,
Чарли. Ни о чем не беспокойся».
Многое в этой записи смущало Джона Рэйнберда.
С Кэпом было что-то не так, и это настораживало. Он казалс
постаревшим; то и дело, говоря с Чарли, он терял нить, как какой-нибудь
склеротик. Его взгляд – блуждающий, бессмысленный – странным образом напоминал
Рэйнберду выражение глаз у солдат, одуревших от затяжных боев, выражение,
которое его собратья по оружию удачно окрестили «заворот мозгов».
Я ПОСТАРАЮСЬ ВСЕ УЛАДИТЬ... К СРЕДЕ. ДА-ДА, К СРЕДЕ Я ВСЕ
УЛАЖУ.
Какого рожна он сказал это?
Пообещать ей такое значило распрощаться с мыслью о будущих
тестах. Отсюда напрашивается вывод: Кэп затеял свою игру, интригует в лучших
традициях Конторы.
Но Рэйнберд подобный вывод отверг. Кэп меньше всего был
похож на человека, затеявшего игру. Скорее он был похож на человека, которого
совсем задрючили. Взять эту фразу о гольфе. Фраза совершенно с потолка. Никакой
связи с предыдущим или последующим. Рэйнберд было подумал, что тут какой-то
код, но сам же отмел это предположение как смехотворное. Кэп отлично знал, что
квартира Чарли просматривается и прослушивается, каждый шаг под контролем. Уж
Кэп-то нашел бы способ закамуфлировать кодовую фразу. Говорят, твой папа
классно играет в гольф. Фраза словно повисла в воздухе, абсолютно чужеродная и
непонятная.
И, наконец, последнее.
Рэйнберд прокручивал это место снова и снова. Кэп
задумывается. Да, чуть не забыл. И затем дает ей что-то, а она, быстро глянув,
прячет это в карман халатика.
Рэйнберд нажимал на кнопку, заставляя Кэпа раз за разом
повторять: Да, чуть не забыл. И раз за разом что-то передавать Чарли. Сначала
Рэйнберд думал, что это жевательная резинка, – пока не прибегнул к помощи
электронного увеличения и стоп-кадра. И убедился, что это, скорее всего,
записка.
