— Ну да, — недоумевала я; — я же вам рассказывала.
— Минутку, — строго сказала Громова, — я не
люблю, когда меня прерывают. Так вот, Плойкина хотела прийти к вам сразу же, с
утра, а вы настойчиво просили ее перенести визит на вечер.
— У меня были свои планы. Днем мне хотелось поработать.
А она отвлекла бы меня разговорами.
— Допустим, — зловеще, как мне показалось,
произнесла следователь, потом надела очки и стала похожа на человека.
— У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы? —
спросила я сердито.
Что это за манера, в самом деле, подозревать всех и вся! Ну
и методы у них.
— Понимаете, — она заглянула в свои записи, —
Лариса Павловна, — убийство это нехарактерное. То есть нехарактерно оно
тем, что, во-первых, кто бы стал грабить бедную, плохо одетую женщину? Бомж или
наркоман, то есть те, кто уже совершенно себя не помнит, им хоть сколько денег
добыть, и то довольно. А мой опыт показывает, что такие личности редко убивают.
У старухи-то — выдернут сумку и убегут. Что она им могла сделать, когда дождь,
темно, на улице никого нету? Нет, бывает, конечно, всякое, но тогда уж ножом
полоснут, и то не до смерти — в руку там, например. Человек от вида собственной
крови пугается и преследовать уже никого не в состоянии. Или по голове стукнут
чем-нибудь. Это — характерно для деклассированного элемента. А тут металлическим
шнуром от телефона задушили! Да не у всякого бомжа на такое и сил-то хватит!
Вполне разумно тетка рассуждает, не могла не согласиться я.
Неглупая женщина, следователь Анна Николаевна Громова.
— И вот я вас спрашиваю, гражданка Воробьева, — неожиданно
Громова перешла на официальный тон и сняла очки, — что вы мне можете еще
сказать про тот, последний вечер перед убийством Плойкиной? О чем вы с ней
говорили, не казалась ли она вам чем-то расстроенной, озабоченной и
подавленной?
Интересное дело, да она всегда была озабочена, что бы
спереть из кабинета, сердито подумала я. Глазками так и бегала,
курица-пеструшка. Но если я сейчас стану рассказывать это Громовой, она же меня
в покое не оставит. Начнет допытываться, что Луиза могла искать в кабинете
Валентина Сергеевича, еще, чего доброго, и с обыском припрется. Откуда я знаю,
как у них там полагается.
— Имейте в виду, отказ в содействии следствию
преследуется по закону, — строго добавила Громова.
Напрасно она это сказала. Потому что я уже было начала
колебаться, не рассказать ли ей кое-что. Но нет, ничего конкретного я пока
рассказать не могу, так что буду помалкивать. Поэтому я скромно потупила очи и
сказала, что Луизу Семеновну знала очень мало, поэтому не могла определить,
подавлена ли она в данный момент или просто расстроена тем, что забыла зонтик.
Громова сверкнула очками, но молча подписала мне пропуск.
* * *
Опять возле парадной столкнулась я с белобрысым соседом. Он
поздоровался и отвернулся, чтобы вызвать лифт, а я украдкой взглянула на часы.
Семнадцать часов тридцать минут. В прошлый раз мы с Горацием встретили его
примерно в это же время. Стало быть, у человека устойчивые привычки: утром в
одно и то же время на работу, вечером в одно и то же время — домой. И всегда
один, как, впрочем, и я. Это наводит на размышления. Могу ли я предположить,
что мужчина не женат? Думаю, что могу. Потому что женатый мужчина, увидев
запачканный плащ, в первый момент все же вспоминает о жене, а не об
американской чистке.
Может, вам интересно узнать, зачем мне нужно интересоваться
семейным положением человека, которого я совершенно не знаю и который мне даже
не симпатичен? Отвечу откровенно: у меня появились на него свои планы.
Дело в том, что пока я ехала в метро от следователя
Громовой, я вспомнила, как утром издевался надо мной Евгений, и опять пришла в
ярость. Мне захотелось избавиться от них от всех раз и навсегда. То есть
навсегда, конечно, это слишком громко сказано, но отдохнуть от их опеки
некоторое время мне просто необходимо. Если я буду скандалить, кричать, чтоб
оставили в покое и топать ногами, то они еще больше уверятся, что со мной не
все в порядке, еще, чего доброго, психиатра пригласят или невропатолога.
А вот если, наоборот, я буду вести себя прилично, не
ругаться, да еще начну следить за собой, это послужит мне на пользу. Да если
еще рядом замаячит какой-нибудь приличный мужчина, то мужья уверятся, что со
мной все в порядке и отвяжутся наконец. Так было с Артемом, пока не появился
Евгений.
Так было с Евгением, пока не появился Олег.
Они все чувствуют себя виноватыми, потому что разводились
мы, как я уже говорила, без всякого скандала и дележа жилплощади.
У Олега вообще я, что называется, нитки не взяла, только
чемодан с одеждой и кое-какие книги. А Олег среди моих мужей самый совестливый,
поэтому с него и надо начинать.
Вот, например, приходит он ко мне и застает нас с соседом
мирно чаевничающими на кухне, по-семейному. Олег человек деликатный, он сразу
поймет, что здесь лишний и удалится. Опять-таки он уверится, что теперь обо мне
есть кому заботиться. С Артемом такой номер не пройдет, Артем сразу же полезет
знакомиться и пить водку. Но на Артема воздействуем с помощью Неонилы, уж
столько-то она имеет на него влияния! А Евгения я просто спущу с лестницы. То
есть не буквально, конечно, потому что в свое время, когда он увлекся восточной
философией, он как-то незаметно изучил и восточные единоборства. Увлечение
переросло в страсть, так что потом он просто уволился с основной работы, где
трудился простым инженером, и теперь работает тренером по карате. Так что
драться с ним чревато неприятностями, а тогда я просто втопчу в грязь его
идеалы, выскажусь нелицеприятно обо всех его индийских кумирах, и дело будет в
шляпе.
Для такой цели, как просто поужинать, сгодится любой
мужчина. Единственное условие: он должен быть прилично одет и не путать падежи
при разговоре, а то Олег догадается, что дело нечисто. И получается, что кроме
белобрысого соседа, мне просто не к кому обратиться, потому что за последние
полгода — время болезни. Валентина Сергеевича и после его смерти — вокруг меня
образовался небольшой вакуум, а если я обращусь к старым приятелям, то их мои
мужья всех знают и не поверят.
Следовательно, дело за малым — залучить этот типа на чашку
чаю. Конечно, хорошо бы предварительно выяснить у Раисы Кузьминичны его статус,
но этого делать никак нельзя, потому что сразу же поползут по дому сплетни и
слухи. Стало быть, рискуем так.
Я вызвала, на губах приветливую улыбку и повернулась к
белобрысому соседу:
— Гораций передавал вам большой привет.
— Вот как? — ответил он довольно равнодушно,
только чтобы что-то сказать.
Тут кстати подошел лифт, и мы погрузились.
— Чет… — машинально начала я, но прикусила язык на
полуслове.
Лифт тронулся, потому что он успел нажать кнопку, но с самим
мужчиной творилось что-то странное. Он не стоял как в столбняке полностью
неподвижно, нет, видно было, что человек живой, но он оглядывался растерянно,
как будто не узнавая кабину лифта и меня. И смотрел с таким странно знакомым
выражением.
