— Чем нам это грозит? — спросила я Эрика, пока он
еще окончательно не потерял голову от моего шикарного вида.
— Думаю, что ничем. Дело у нее не выгорело, сюда она
больше явиться не сможет, побоится. А возможно, милиция ее и так найдет, из-за
перестрелки. А я хочу выбросить ее из головы в буквальном смысле слова. Давай
жить по-человечески. Сейчас я хочу есть, пить и… — Внезапно он повернул меня к
свету, потом отступил на шаг, и глаза его вспыхнули зеленым огнем, как у
мартовского кота на крыше:
— Слушай, я совершенно не хочу есть! — крикнул он,
подхватив меня на руки.
Спрашивается, зачем я два часа возилась с прической?
Через некоторое время я сочла возможным начать разговор:
— Эрик, я должна задать тебе очень важный вопрос!
— Я знаю, что ты хочешь спросить и отвечу: да, я тебя
люблю.
Я замялась:
— Видишь ли, мне, конечно, очень приятно это слышать,
но я хотела спросить, что мы, собственно, будем делать с препаратом Валентина
Сергеевича?
— Ты считаешь, что это важный вопрос? — В голосе
его звучало разочарование.
— А ты считаешь, что нет? — мгновенно вскипела я.
— Нет, потому что этот вопрос я уже решил, — невозмутимо
ответило это белобрысое чудовище. — Препарат я передам своему другу-немцу.
У него связи в области фармакологии, он пристроит его в надежные руки.
И если действительно это хорошее лекарство, то его будут
выпускать и назовут — препарат профессора Запольского. А денег мы с них никаких
не возьмем, пусть больные дети скорее получат свое лекарство.
Я подумала немного и решила, что у нас, в России, вряд ли
лекарство скоро найдет своего больного, уж очень у нас сейчас все сложно, и
согласилась с Эриком.
— Ну, теперь я тебе задам важный вопрос, —
усмехнулся Эрик.
— Да, дорогой, конечно, я тебя люблю, —
проворковала я ему в плечо.
— Мне, разумеется, тоже очень приятно такое слышать, но
я хотел спросить, будем мы сегодня ужинать или нет?
* * *
Бывший разведчик караулил весь день и следующий тоже. В
квартиру Марии никто не пришел. Следовало признать, что он упустил
злоумышленников. Насчет того, что люди, которых он видел в квартире, —
злоумышленники, он не сомневался: шестое чувство говорило ему об этом. На третий
день он понял, что в квартиру Марии больше никто не придет.
Что делать? Как ему искать Марию?
Когда-то давно он бывал в Петербурге, хорошо знал этот
город, были у него тут связи. Пришлось признать, что один он ничего не сможет
сделать, и обратиться за помощью. Номер бежевого «крайслера» ему ничего не дал
— оказалось, что «крайслер» принадлежал одному типу, Андрею Кошелеву, а тот уже
три дня как пропал, и домашние не представляли, куда он мог деться.
Выяснения связей Андрея результатов не дало. Пришлось обратиться
в известную организацию, бывшего разведчика провели в архив, и там тщедушный
маленький человечек выдал ему папку с досье Марии Николаевны Амелиной. Ничего
там не было такого, о чем не знал ее возлюбленный. Он посидел над папкой,
поглядывая по сторонам, впитывая в себя атмосферу архива. Что-то такое было
здесь, за что можно зацепиться. Пару раз он перехватил встревоженный взгляд
обитателя архива и понял, что был прав, что-то было связано с этой папкой.
Рабочий день подходил к концу. Хозяин архива шуршал чем-то
за стойками. Бывший разведчик не спеша оглянулся по сторонам.
Никого не было рядом с ним, только далеко у входа сидела
девушка за столиком и копалась в формулярах. Человек осторожно шагнул в направлении
шуршания.
Архивариус испуганно пискнул, когда сильная рука схватила
его за плечо.
— Вы мне расскажете все об этой папке, — прозвучал
глуховатый голос у его над ухом. — Кто еще ей интересовался за последнее
время?
Архивариус заглянул в жесткие глаза спрашивающего и понял,
что расскажет все.
* * *
Александра Петровна захлопнула за собой дверь. Железные
створки лязгнули как огромные стальные челюсти, как створки капкана. Когда-то
собственная квартира казалась ей надежной пристанью, убежищем, но теперь нигде
она не могла чувствовать себя в безопасности.
Романцова сбросила уличную обувь, нашарила тапочки.., ей
показалось, что она оставила тапки в другом месте. Неужели кто-то побывал здесь
без нее? Страх побежал по позвоночнику холодным щекотным насекомым. Да нет,
ерунда! Кто мог знать, кроме нее, этот адрес? Андрей? Андрей… Но он там, в
маслянистой темной воде. Он больше не опасен.
Александра Петровна прошла на кухню, включила кофеварку.
После крепкого кофе будет не заснуть, но она и так уже которую ночь не спит, а
кофе придаст ей хоть немного сил… Она налила чашку густого темного напитка,
поднесла ее к губам, и в это мгновение зазвонил телефон. Этот звук был таким
неожиданным в тишине квартиры, так ударил по нервам, что чашка выпала из руки,
кофе разлился по столу.
Романцова схватила трубку, поднесла ее к уху, но в трубке
молчали. Ей показалось, что на том конце различается чье-то дыхание, но
наверняка она сказать не могла — возможно, разгулялись нервы.
— Андрей? — спросила она, не выдержав долгого
молчания. — Виктор?
Трубка безмолвствовала. Романцова швырнула ее на рычаг,
схватилась руками за голову. Что с ней творится? Что за бред лезет в голову? С
того света не протянута телефонная линия! В голове нарастала пульсирующая боль,
ставшая привычной за последние дни. Пульсирующая боль и шум, скрежет — будто
огромный состав трогается с места, и вагоны с лязганьем пробуют сцепку.
Александра Петровна подняла глаза, и ей показалось, что узор обоев, которыми
была оклеена ее кухня, поплыл и переменился. Среди цветных пятен одно за другим
всплывали лица — Андрей, Виктор, та рыжая женщина из Сосновки… Вдруг, оттеснив
все другие, на стене возникло насмешливо улыбающееся лицо профессора
Запольского.
— Чему ты улыбаешься, старый идиот? — вслух
произнесла Романцова. — Надо мной смеешься?
Профессор не отвечал, только презрительно щурил глаза.
Романцова зажала себе рот и в испуге огляделась.
— Боже мой, что происходит? Я сижу одна на кухне и
разговариваю сама с собой… или с привидениями, что еще хуже…
Пульсирующая боль и скрежет в голове все усиливались,
становясь невыносимыми.
Александра Петровна выпила две таблетки анальгина, прекрасно
зная, что они ей нисколько не помогут.
Снова зазвонил телефон.
Романцова смотрела на него, как на приготовившуюся к прыжку
кобру, как на гранату с выдернутой чекой. Она не хотела брать трубку, но звонок
за звонком ввинчивались в ее мозг, как электродрель. Не в силах дольше выносить
эту пытку, Александра Петровна поднесла трубку к уху.
