Федор смешно прищурился, потоптался на месте и спросил:
– А может, не будем пока прощаться? Может, ты переоденешь джинсы, и мы погуляем еще? Что-то очень не хочется идти домой… Я тебя могу подождать, вот хоть здесь! – И Кудрявцев уселся прямо в снег, который шапкой лежал на скамейке у входа в подъезд.
Кира улыбнулась и ответила:
– Ладно, давай погуляем. Только, чем в снегу сидеть, пошли лучше к нам. Мама вчера сырников нажарила. Вку-у-усные! Я тебя угощу. Ты же тоже не успел даже суп доесть. Голодный, конечно…
– А твоя мама не рассердится, если я с голодухи все сырники съем? – Кудрявцев сделал страшные глаза.
– А ты не жадничай! Нам оставь! – И Мушка рассмеялась уже во весь голос.
– Ты пока посиди здесь. – Кира проводила Федора в свою комнату. – Я переоденусь и заодно сырники разогрею. Они гораздо вкуснее, когда горячие. Можешь комп включить, если хочешь. Ну… чтобы не скучно было… Я быстро.
Когда Мушка вернулась в комнату, Кудрявцев слушал «К Элизе» в исполнении оркестра лондонских «Променад-Концертов».
– Ты ведь разрешила, я и включил, – сказал он, – и сразу попал на твою страницу на сайте «Друзья-товарищи». Взглянул на музыкальные записи, а у тебя тут куча вариантов «К Элизе».
– Да, я специально собирала. Мне, кстати, очень нравится этот симфонический вариант. А тебе?
– Мощно, но когда только одно пианино, как-то душевнее получается.
– Согласна. А вот дальше, смотри, идут современные обработки. Даже хеви-метал есть, немцы постарались и норвежцы. Но я вообще не понимаю стиль хеви-метал. Для меня это шум и какофония… Мне нравится еще вариант в исполнении оркестра русских народных инструментов. Необычно!
– Слушай, Кира, а кем была эта Элиза? – спросил Кудрявцев. – Небось и не думала, что ее Бетховен так прославит.
– Точно, наверное, уже никто не скажет, – ответила Мушка. – Есть несколько версий. По одной из них, Бетховен просто так назвал свою пьесу, а на самом деле посвятил ее вовсе не Элизе, а своей ученице Терезе…
[2]
У нее такие длинные полное имя и фамилия, что я запомнить не могу, хотя на экзамене по теории музыки мне как-то достался этот вопрос. – Мушка смущенно улыбнулась и продолжила: – Кстати, эта Тереза виртуозно исполняла произведения Бетховена. Композитор будто бы даже сватался к ней, но получил отказ. У Терезы, между прочим, и хранилась рукопись этой пьесы.
– А что по другой версии?
– А по другой версии – пьеса была посвящена немецкой певице Элизабет Рёкель. Это я смогла запомнить. – Кира опять улыбнулась. – Пишут, что у нее было чудесное, божественное сопрано. Друзья звали ее Элизой. Когда Элизабет уезжала из Вены, Бетховен сделал ей прощальный подарок в виде этой пьесы. Правда, остается неясным, каким образом рукопись попала к Терезе еще при жизни Рёкель.
– Это все вам в музыкальной школе рассказывали?
– Ну да… А еще я читаю много… Мне интересно про композиторов, музыку…
– Увлечение такое?
– Да.
– А мою сестрицу Нюську силком заставляют за фоно сидеть. Она его ненавидит лютой ненавистью. Говорит, что мечтает музыкалку сжечь! Представляешь?
– Очень даже представляю! – Кира расхохоталась. – Я тоже довольно долго ненавидела пианино и все, что связано с музыкалкой. До тех пор, пока у меня не стало получаться. Сколько лет уже занимается твоя Нюська?
– Да первый год всего! – ответил Федор.
– Ну, тогда у нее все впереди! Пойдем скорее есть сырники, а то опять остынут!
За едой одноклассники болтали о всякой ерунде, веселились и хохотали, пока наконец Кира не вспомнила о том, что случилось на английском.
– Федор, как ты думаешь, кто из вашей группы мог испортить доску Манюне? – спросила она. – Так ее жалко…
Улыбка на лице Кудрявцева сразу погасла. Он помолчал немного и нехотя ответил:
– Не знаю…
– Что, даже предположений нет?
– Нет…
Мушка внимательно посмотрела на него и задумчиво произнесла:
– Мне почему-то кажется, что ты знаешь…
– Ты думаешь, что это сделал я? – взвился парень.
– Нет! Нет! – поспешила разуверить его Кира. – Просто у тебя такое лицо…
– Какое?!
– Такое… Будто ты все знаешь, и тебе это очень не нравится…
– Поглядите, какая прозорливая нашлась! – вдруг возмутился Кудрявцев и вскочил со стула. – Да что ты о себе возомнила? Думаешь, ты умнее всех, да?!
Потрясенная его реакцией Мушка молча смотрела на него снизу вверх. Федор хотел бросить ей в лицо еще что-нибудь обидное, но не смог, до того беззащитно выглядела эта хрупкая темноволосая девочка. Он совсем смешался, снова уселся за стол и буркнул:
– Прости… Вырвалось… Ты тут вообще ни при чем…
Кира продолжала молчать. И Кудрявцев начал опять:
– Да, сегодня день без вранья… Я сам за него голосовал, но… здесь, с тобой… может, я все же не обязан рассказывать всю правду?
– Конечно, не обязан, – согласилась Мушка. – Но и я не обязана выслушивать твои грубости. Я вообще тебя сегодня с собой никуда не звала…
– Ну да… Да! Я же говорю – прости!
Кира ковыряла вилкой оставшийся кусок сырника и думала о том, как, оказывается, просто все разрушить, сломать, порвать. А что «все»? Да то, что вдруг неожиданно возникло между ней и Кудрявцевым. А разве что-то возникло? Ну… ей показалось, что между ней и Федором возникла какая-то странная связь… будто протянулись тонкие нити от нее к нему. Нет, не так… Наоборот: от него к ней… Еще сегодня утром она о Кудрявцеве вообще не думала. Она думала о пушистых ресницах Фила, а потом вдруг Федор захотел пойти с ней в музыкалку, и началось… Да что началось-то? А то и началось: Федор Кудрявцев будто начал опутывать ее этими невидимыми нитями, и она с большим удовольствием в них запутывалась, запутывалась… Нет, совсем не как муха в сети паука, хотя у нее и фамилия подходящая… Она не чувствовала себя пленницей, она ощущала какую-то необъяснимую щемящую радость. И вот все разрушено. И кем? Все тем же Федором…
– Кира, ну не молчи! – опять услышала она голос Кудрявцева. – Я понимаю, что обидел тебя… Но… В общем, хочешь, я все расскажу?
Мушка подняла глаза от тарелки и ничего не ответила, потому что сразу не могла решить, хочет она этого или нет. Потом отложила вилку, вздохнула и сказала:
– Пожалуй, не надо. Раз спрашиваешь, значит, не надо рассказывать. Но если вдруг поймешь, что хочешь все рассказать именно мне, тогда приходи. Я… я выслушаю…
– То есть мне сейчас уйти?
– Наверно, так будет лучше всего…
– Ну что же… – Федор встал со стула и пошел в прихожую. Там он схватил с вешалки свою куртку и, зажав ее под мышкой, выскочил за дверь квартиры.
