Увидев меня, племянник тоже застыл, потом потряс головой и
пробормотал:
— А, это ты… ты вообще, что ли, не спишь… а я подумал,
у меня глюки… Хорошо быть взрослым — можно совсем не ложиться, а меня черепа в
кровать в такую рань загоняют, чуть не в час…
Лешка проследовал своим курсом, а я выскользнула на улицу.
В последние дни почти все деньги у меня уходили на машины —
ночные «бомбисты» дерут немыслимую цену, но уже через двадцать минут я снова
была возле больницы.
Возле приемного покоя, как всегда, суетились какие-то люди. Я
проскользнула мимо клюющей носом нянечки и знакомыми коридорами направилась в
сторону реанимации.
В этом крыле больницы было тихо и пусто, горел только
мертвенный дежурный свет, который делал безрадостные больничные помещения еще
более тоскливыми и неуютными.
Сворачивая в очередной коридор, я заметила впереди женский
силуэт. Высокая, довольно стройная женщина шла впереди меня. На ней был белый
халат, но каким-то внутренним чутьем я поняла, что она не из больничных
сотрудников — во-первых, она слишком спешила, во-вторых, в ее походке была
осторожность и неуверенность, она шла крадучись и явно не хотела, чтобы ее
заметили.
Это показалось мне странным, но, с другой стороны, я тоже не
должна сейчас быть в больнице. И если меня увидит дежурный врач… Но все же, повинуясь
неосознанному побуждению, я спряталась в темную нишу возле дверей одной из
палат.
Тут же женщина оглянулась, словно почувствовав мой взгляд,
и, если бы не моя предосторожность, она заметила бы меня.
Она прибавила шаг и скрылась за следующим поворотом
коридора.
Мне нужно было идти в том же направлении, но, когда я
подошла к повороту, странной женщины уже не было видно — должно быть, она шла
очень быстро и уже скрылась или свернула в какую-то палату.
Дойдя до нужной мне двери, я огляделась.
Никого из персонала поблизости не было, но дверь палаты была
прикрыта неплотно, и мне почудилось за ней какое-то движение. Я осторожно
толкнула дверь и заглянула в палату.
Как и прежде, мерцали голубоватые экраны приборов, медленно
поднимался и опускался белый ребристый поршень, только безжизненная белая мумия
была не одинока.
Возле стойки с капельницей суетился какой-то человек.
Вглядевшись, я узнала ту самую женщину, которая шла впереди
меня по коридору. Она склонилась к резервуару капельницы и набирала в шприц бесцветную
жидкость из пузырька.
Сердце у меня чудовищно забилось, я влетела в палату.
При этом я не издала ни звука — то ли так подействовала на
меня ночная тишина, то ли от волнения мне перехватило горло!
Женщина оглянулась, увидела меня и беззвучно скользнула в
сторону. В углу палаты была вторая дверь, и.незнакомка в мгновение ока скрылась
за ней. Я кинулась следом, дернула дверь — но та оказалась заперта.
Вернувшись к кровати Романа, я с трудом перевела дыхание и
огляделась.
На полу валялся стеклянный пузырек — тот самый, который
только что держала в руках таинственная женщина. Я подняла пузырек с пола и
убрала его к себе в карман.
Потом я посмотрела на Романа — точнее, на его мумию.
Его рука, та самая, которой он несколько часов назад
выстукивал свое послание, мелко дрожала.
Понятно — он почувствовал присутствие незнакомого человека и
испугался… ведь он совершенно беспомощен, никак не может себя защитить…
Но от кого ему защищать себя? Он и так едва жив… Неужели
кто-то хочет оборвать ту тонкую нить, на которой еще держится его жизнь? Кому
нужна его смерть? Кто была эта женщина? Я не смогла разглядеть в темноте ее
лицо, но она не показалась мне знакомой.
У меня было слишком много вопросов — и ни одного ответа.
Какие-то ответы могли быть у самого Романа…
Я села на стул в изголовье его кровати и проговорила как
можно спокойнее, чтобы не заразить Романа своим волнением:
— Это я, я вернулась. Не беспокойся, я с тобой.
Его рука перестала дрожать, успокоилась, легла на простыню.
Я прикоснулась к ней своей рукой, но тут же отдернула руку — ведь его кожа
обожжена, и любое прикосновение причиняет ему боль…
— Ты что-то хотел сказать мне, — тихо проговорила
я, — попробуй повторить, я нашла коды азбуки Морзе. Ведь это была азбука
Морзе?
И тут же его рука начала выстукивать сообщение.
Я схватила листочек с записью кодов и уставилась в него.
Сильный удар и два слабых. Тире и две точки. Буква Д.
Новая серия — слабый удар и сильный. Точка и тире. Буква А.
Вместе получается — «Да». Он подтвердил: да, это азбука
Морзе!
Я пришла в восторг: мне удалось понять его! Я смогу с ним
общаться! Он больше не будет безжизненной, бессловесной мумией!
Мне хотелось поцеловать его.
Я склонилась над белым коконом и радостно проговорила:
— Ромочка, я тебя поняла! Я поняла твое сообщение! Ты
отстучал «Да»!
И белая рука снова задвигалась.
Слабый удар, сильный, снова слабый и снова сильный. Точка,
тире, точка, тире. Пауза. Я взглянула в свой листок. Он отстучал букву Я.
И снова серия за серией последовали короткие и длинные
удары.
Я аккуратно записывала буквы, но, когда он остановился и я
прочла то, что у меня получилось, — я растерялась.
На листке была записана явная нелепость: «Я не Роман».
— Ромочка! — воскликнула я. — У меня получилась
какая-то ерунда.
И белая рука снова застучала. Он повторно передал такое же
сообщение: «Я не Роман».
— Ромочка, ты бредишь, ты нездоров… — пробормотала я в
растерянности какую-то ерунду. Смешно говорить «ты нездоров» человеку, который
одной ногой стоит в могиле, у которого обожжена половина тела, который не может
ни говорить, ни видеть и двигает только кистью одной руки…
А он снова выстукал то же самое сообщение:
«Я не Роман».
А потом продолжил:
«Меня хотят убить. Я в опасности».
— Ромочка, о чем ты говоришь! — взволнованно
пролепетала я. — Кто тебя хочет убить?
«А кто здесь был до тебя? — отстукал он и снова
добавил: — И все-таки я не Роман».
Я похолодела. Действительно, та женщина, которая была передо
мной в палате, женщина, которую я спугнула и о которой теперь забыла от
волнения, — ведь она не была плодом его воображения!
Значит, он понимает, что говорит… точнее, что выстукивает…
тогда это значит… это значит, что он действительно не Роман?
