— Под шкаф загляни! — осторожно посоветовала я.
— Да вот же он! — неподдельно обрадовался
ребенок. — И как он там оказался?
И поскольку я молчала, боясь признаться в содеянном, Лешка
протянул неуверенно:
— Наверное я сам… ночью, в помрачении…
— Ты скоро совсем свихнешься от своих
компьютеров! — заорала Алла. — Ночами не спишь, бродишь, как лунатик,
на улицу вообще не выходишь!
Не обращая внимания на ее крики, Лешка уткнулся в книгу,
потом вперился в экран компьютера. Алла рыкнула еще пару раз, потом махнула
рукой и вышла. Я тоже отправилась на кухню.
— Слушай, ну что ты его пилишь? — довольно
миролюбиво обратилась я к невестке. — Что ты ему житья не даешь? Сейчас
каникулы, пускай делает что хочет. По-твоему, лучше, если он целыми днями будет
в футбол гонять, а вечерами у подъезда на гитаре играть?
— Не твое дело, — ответила невестка, не
оборачиваясь.
— А так, глядишь, вырастет умненьким, программистом станет,
работу хорошую найдет… со временем, конечно…
— Не лезь куда не просят! — крикнула она. —
Со своим сыном я как-нибудь сама разберусь!
— Оно и видно, — вздохнула я.
— Заведи своих, их и воспитывай, как считаешь
нужным! — продолжала невестка.
Я снова вздохнула — неинтересный у нас получается разговор,
я заранее знаю все, что она скажет, а она меня совершенно не слушает, твердит
свое.
— Слушай, неужели ты думаешь, что, если бы мне было
куда идти, я бы не ушла? — не выдержала я. — Думаешь, только тебе противно
на меня смотреть? Да если хочешь знать, меня от твоей рожи еще на лестнице
воротит!
Очевидно, на невестку произвела впечатление моя
откровенность, потому что она вдруг поглядела на меня вполне по-человечески.
— Как здоровье Романа? — спросила она.
— Без перемен, — угрюмо сообщила я, поскольку
вовсе не собиралась с ней откровенничать.
— Вот, кстати, тебе звонили из милиции, просили явиться
завтра с утра к следователю Собачникову…
— Сабашникову, — уныло поправила я, — а я-то
удивляюсь, что-то он давненько не давал о себе знать!
— А что там случилось — верно, что квартира взорвалась
и тетку убило? — полюбопытствовала невестка.
— Это тебе он рассказал?
— Так, упомянул без подробностей… — невестка отвела
глаза.
Я тотчас сообразила, что следователь, помня о том, что с
невесткой у нас напряженные отношения, решил разжиться у нее кое-какой
информацией, а для этого посвятил и ее во всю историю с погибшей теткой.
— И ты, конечно, рассказала ему, что той ночью я
уходила из дома? — прямо спросила я.
— Странно как-то все получается, — протянула она,
не отвечая, — сначала Роман твой случайно в аварию попал, а ты жива
осталась, потом тетка случайно газом отравилась… а ты опять жива.
— Ты бы, конечно, предпочла, чтобы на месте тетки я
оказалась, — разозлилась я. — А теперь, раз так не получилось, ты
готова меня в тюрьму засадить за убийство… лишь бы комната освободилась.
— Только никак не пойму, зачем тебе все это нужно… —
она продолжала размышлять вслух, — даже если Роман умрет, все равно
квартира тебе не достанется…
— Вот-вот! — подхватила я. — Наверное, это я
все нарочно задумала, чтобы к тебе в квартиру вернуться. Плохо мне было с
Романом, по родственничкам соскучилась!
Я подумала, что невестка, которая меня ненавидит, все же
понимает, что мотива у меня никакого нету, а следователь, который должен быть
непредвзятым, так не думает.
— Вот что я тебе скажу! — Алла наконец взглянула
мне прямо в глаза. — Я, конечно, хочу, чтобы квартира эта была полностью
нашей, но не такой ценой, чтобы тебя в тюрьму упечь. Это не потому, что мне
тебя жалко, а потому, что у Сережи работа важная, ответственная, ему сестра в
тюрьме или под следствием вовсе не нужна. Это раз. А во-вторых, если с аварией
все неясно, то там, в квартире, уж извини, не верю я, чтобы ты взрывное
устройство в квартиру притащила и старуху угробила. Тем более это тебе никак не
поможет… Так что лжесвидетельствовать я не стану, потому что Сергей все равно
потом адвоката хорошего наймет и правда наружу выплывет. Так что ты сама уж
как-нибудь выпутывайся, чтобы в тюрьму не попасть.
— Вполне здраво рассуждаешь! — протянула я.
— Я же не полная дура, — она пожала плечами, и я
согласилась: точно, не полная.
В комнате я еще раз поглядела на картонный кружок из бара
«Джон Сильвер» и решила, что следует сходить туда на всякий случай. Сходить
надо сегодня, потому что завтра нужно в милицию, и как там еще дело обернется.
Вдруг следователь, этот унылый тип с внешностью старого растолстевшего
спаниеля, решит взять меня под стражу? И тогда я не смогу продолжать свое
расследование.
А вечером, попозже, я проберусь в палату реанимации и
поговорю с Андреем Удальцовым по-свойски. Уж теперь-то я не буду ахать и охать
и утверждать, что у него амнезия и нужно беречь силы и думать только о
здоровье. И поставлю его перед фактом: если милиция возьмет меня за жабры, я
полностью раскалываюсь и сдаю его. То есть говорю, что на месте Романа Лазарева
в больнице лежит совершенно другой человек, и в доказательство приведу разные
группы крови. И еще я говорю, что он пришел в себя и общался со мной с помощью
азбуки Морзе. Он, конечно, будет все отрицать, но чего он, интересно, боится?
Ведь он жертва. Раньше он опасался, что Роман и эта самая Лариса могут его
убить, боясь, что он придет в себя и проговорится. Если же милиция узнает, что
он не Роман, то настоящему Роману будет не за что его убивать… Конечно, может,
у него свои сложные отношения с милицией и он не жаждет попасть к ней на
заметку? Но я-то тут при чем? Я никого не убивала, с милицией раньше не
сталкивалась, какого черта мне-то отдуваться?
С этой мыслью я переоделась и отправилась в бар «Джон
Сильвер».
Бар «Джон Сильвер» был оформлен в экзотическом стиле,
напоминающем то ли полутемный кубрик, то ли трюм пиратского корабля, что вполне
соответствовало его названию. Низкое сводчатое помещение, закопченные кирпичные
стены, заставленные дубовыми бочонками с таинственным содержимым, развешанные
тут и там ржавые якоря, якорные цепи, толстенные просмоленные канаты и
огромные, потемневшие от времени, выморенные в морской воде обломки кораблей.
Стойку бара украшал начищенный до блеска корабельный
штурвал, возле которого, как бравый шкипер на капитанском мостике, возвышался
широкоплечий бармен в помятой шляпе-треуголке, вытертом и простреленном в
нескольких местах камзоле, надетом поверх обыкновенной тельняшки, и с шелковой
черной повязкой на одном глазу.
На плече у бармена, конечно, сидел замечательно красивый
яркий попугай, который приветствовал меня традиционным криком:
