Алексей взял Лиду под локоть и хотел ее увести, но она отказалась идти, высвободила руку и присела на корточки рядом с ребенком. Она взяла его руку, достала из кармана монету, положила ему на ладошку и сжала его маленькие пальчики. Они были холодными и скользкими, как маленькие рыбки.
— Это тебе, покушать, — ласково сказала она.
Ребенок ничего не ответил, но неожиданно вынул изо рта палец и провел им по волосам Лиды, за ухом, от виска до шеи. Малыш проделал это движение еще дважды. Наверное, крошечное существо решило, что ее пряди должны быть горячими, как языки пламени, подумала Лида. Так и не произнеся ни слова, курчавый ребенок неожиданно быстро поковылял, раскачиваясь, как утка, по направлению к открытой двери тремя домами дальше. Лида поднялась и присоединилась к брату. Рядом, но, не прикасаясь, друг к другу, они быстро двинулись дальше по улице.
— Если ты начнешь раздавать деньги каждому встречному сопливому ребенку, — пробормотал он, — нам скоро самим ничего не останется.
После этого они долго шли в молчаливом напряжении, но, когда снова проходили через парк, где все так же гулял ветер, нося по аллеям листы газет, Лида неожиданно резко бросила:
— Твоя, Алексей, беда в том, что ты никогда не был беден.
В гостинице они почти не разговаривали. Это здание было построено недавно, и в нем не было железных украшений. Оно было совершенно безликим и незапоминающимся. Много подобных строений росло в этом городе, чтобы вмещать все увеличивающееся количество рабочих, но здесь, по крайней мере, было чисто и никто на жильцов особого внимания не обращал, что вполне устраивало троицу.
У входа кто-то повесил большое старое зеркало, покрытое темными пятнами, как рука старика, и Лида неожиданно увидела их с Алексеем отражение. Со стороны они выглядели так… Она попыталась подыскать нужное слово, забыв, что нужно думать по-русски, и остановилась на inappropriate. Для нее стало настоящим ударом, что они настолько не вписывались в это место. Алексей оказался выше, чем она его представляла, тяжелое пальто сидело на его широких плечах безукоризненно, и, кроме двух заплаток на перчатках (она подозревала, что брат намеренно порвал их, а потом сам же и зашил), ничто в нем не соответствовало настроению этого унылого маленького фойе. Все здесь было очень простым и утилитарным, а. Алексей даже в дрянном пальто выглядел элегантно. Он больше походил на те железные украшения снаружи, изготовленные рукой мастера и притягивающие к себе взор.
Эта мысль обеспокоила Лиду. В первый раз ей пришло в голову, что, может быть, Лев Попков был прав. Алексей представлял для них угрозу, потому что люди обращали на него внимание. Однако сегодня вечером он собирался идти знакомиться с городским отребьем и задавать вопросы. Ей вдруг до смерти захотелось отговорить его, сказать, чтобы он не делал этого, потому что это может быть опасно.
— Алексей, — вполголоса произнесла она, — пусть Попков сегодня вечером будет все время рядом с тобой.
Он лишь повел бровью.
— Он может пригодиться тебе, — настойчиво добавила она.
Но он не придал значения ее словам, и она понимала, что он все еще сердился на нее из-за ее плана самой вернуться в Тровицкий лагерь. Он попросту был слишком высокомерен, чтобы позволять младшей сестре указывать, что ему делать. Ну так и черт с ним! Пусть, если что, сам выпутывается, ей наплевать. Она отвернулась и снова натолкнулась на свое отражение в испещренном пятнами зеркале.
«Черт!» — мысленно выругалась она по-русски. Девушка в отражении не была ею. Нет, это точно не она! Та девушка выглядела совершенно подавленной, ее лицо тоже имело форму сердца, но оно было худым и нервным. Глаза глядели настороженно, а волосы казались слишком яркими. Лида тут же выхватила из кармана свою дурацкую шапку и, хоть они и были в помещении, натянула ее на голову и собрала под нее пышную шевелюру. Она так яростно орудовала пальцами, что даже поцарапала себе уши.
— Алексей, — произнесла она и увидела, что он наблюдает за ней своим внимательным холодным взглядом. — Если сегодня ночью ты будешь держать Попкова рядом с собой, я обещаю, что и носа не высуну из своего номера, пока вы не вернетесь.
Поблагодарит ли он ее за это? Оценит ли то, что она предлагает ему душевное спокойствие?
Уголки его губ дрогнули, и на какую-то долю секунды она простодушно подумала, что вот сейчас он рассмеется и примет ее предложение. Но вместо этого его зеленые глаза приобрели недоверчиво-серый оттенок, который напомнил ей реку Пейхо в Цзюньчоу, которая со стороны кажется теплой и заманчивой, но в любой миг может подхватить тебя, затащить на дно и унести течением.
— Лида, — произнес он так тихо, что никто, кроме нее, не смог бы расслышать в этих звуках сдержанной злости, — ты лжешь мне.
Она резко развернулась и, стиснув зубы, уверенно зашагала по широкому низкому коричневому коридору, громко топая ботинками по половицам. Ответ брата привел ее в такое бешенство, что она чуть не плюнула ему в глаза.
9
Лида, как и обещала, всю ночь не выходила из номера. Ей этого не хотелось, но она заставила себя. И дело тут не в том, что она дала слово, — да, Алексей был прав насчет этого: раньше такая мелочь, как обещание, не мешала ей заниматься своими делами, — а в том, что он не поверил, что она сдержит слово. Теперь же ей больше всего захотелось доказать ему, что он ошибается в ней.
Комната Лиды была неуютной и холодной, но в ней было чисто. В этом небольшом помещении стояли две кровати, но на вторую пока что никто не претендовал. Если повезет, она и дальше будет пустовать. На стене висело зеркало в витиеватой железной оправе, но в ту минуту Лида старалась не смотреть в него. Все еще в шапке и пальто, она расхаживала по комнате, лихорадочно соображая.
Она пыталась сосредоточиться на Алексее, представить, как он надевает пальто, готовясь к ночной вылазке, смотрит в зеркало тем живым, чуть ли не сладострастным взглядом, появился у него всякий раз, когда предстояло какое-то рискованное дело. Он всегда старался скрыть этот взгляд, и Лида замечала, как он маскирует его, то зевая, то проводя рукой по густым каштановым волосам, как будто ему все давно надоело. Но ее обмануть он не мог. Она все понимала.
Шаги Лиды становились все быстрее. Она ударила ногой по каркасу кровати, чтобы отвлечься на боль. Она была готова на что угодно, чтобы не думать о Йенсе Фриисе. Но вдруг ей вспомнилась жена начальника тюрьмы, ее руки, которые она постоянно чесала, грациозный взмах полы ее меховой шубы, когда она отвернулась от нее на платформе и ушла.
Отвернулась и ушла. Как может человек так поступать? Как может он просто так отворачиваться и уходить?
Приступ безумной ярости вдруг охватил ее. Она и сама не поняла, что было тому причиной, но к Антонине это не имело отношения. Лида почувствовала, как эта огненная волна воспламенила ее щеки и свела живот. Она схватилась за одну из пуговиц пальто и так резко крутанула ее, что та оторвалась. От этого девушке стало немного легче. Лида сжала пуговицу, пытаясь отвлечься от боли, которая не покидала ее с той самой секунды, когда она увидела заключенных в рабочей зоне. Людей, которые тащили телегу по усыпанной валунами замерзшей земле. Людей, с которыми обращались, как со скотом. Нет, даже еще хуже, потому что животные лишены чувства стыда. Даже находясь так далеко от них, она ощущала этот стыд, его горький привкус на губах… Один из тех людей упал и уже не поднялся.
