Она присела и порылась в камнях. Крошечная пирамидка была сложена на углу одной из клумб, где земля была не так сильно спрессована ледяной кожей. Она быстро расступилась, и пальцы Лиды нащупали небольшой сложенный кусочек кожи. Внутри лежал лист бумаги. Аккуратным почерком черными чернилами на нем было написано: «В конце улицы Семенова». Четыре слова, которые перевернули ее мир.
Она быстро оглянулась, но вокруг ничего не изменилось. Молодая женщина едет на велосипеде, престарелая пара бросает крошки, точно конфетти, стайке птиц, которые поблескивают своими смоляными крыльями на солнце. Лида снова сложила камни в пирамидку, поднялась, вытерла пальцы о пальто и, сжав записку в кулаке, сунула руку поглубже в карман. Девушка неторопливо направилась по дорожке, но ноги отказывались ее слушаться, они двигались все быстрее и быстрее, набирали скорость, шагали шире и, прежде чем она успела остановить их, перешли на бег.
Улица Семенова находилась недалеко от реки в южной части города и была совершенно неотличима по виду от тех бесчисленных сельских улиц, на которые Лида насмотрелась из окон поездов за время своего путешествия по России. Простые дома, одноэтажные деревянные постройки, покосившиеся в разные стороны под латаными, заросшими мхом крышами.
Дорога здесь была не более чем полосой грязи, сплошь покрытой рытвинами и ямами, но сегодня она была запружена людьми. Уличный базар заполнил почти всю улицу от края до края. Товары лежали на брошенных прямо на землю тряпках. На одной аккуратным рядком была выстроена поношенная обувь. Каждая пара могла многое рассказать о жизни своего предыдущего владельца. Рядом с башмаками с одной стороны лежали букеты искусственных цветов, с другой — стояли ведра ржавых болтов, гаек и шайб. Ни у одного из продавцов не было разрешения на торговлю. Если бы сюда нагрянула проверка, они бы растаяли быстрее, чем снежинки на языке. Лида была рада базарной суете. Благодаря ей она могла пройти по улице незамеченной.
— Яблочки! Хорошие, чистые яблочки!
— Нет.
Какая-то женщина сунула ей под нос сморщившееся желтое яблоко. Лида посмотрела на него с жадностью, потому что в тот день съела только ложку каши, которую утром сварила для мальчика. Торговка в платке выглядела истощенной и уставшей, впрочем, здесь все так выглядели. Такая здесь была жизнь. В двух плетеных корзинках были яблоки и орехи, обе были накрыты шерстяными платками. Сверху, для того чтобы привлечь взгляд покупателя, были выложены образцы покрасивее.
Не удержавшись, Лида схватила два яблока, выудила из пригоршни монеток у себя в кармане десять копеек и сунула их торговке. После этого поспешила дальше, к концу улицы. За ней начинался поросший кустами пустырь на излучине Москвы-реки. Похоже было, что по весне он, скорее всего, превращается в болото, очевидно, поэтому участок и не был застроен. Сейчас земля здесь была твердой, как железо, и из поблескивающего снега, как пальцы, торчали коричневые острые листья осоки.
Лида вышла на пустырь. Неожиданно она увидела в стороне круглый грязный белый цирковой шатер. Вывешенные вдоль его верхнего края флажки вяло шевелились на ветру. Чуть ниже, ближе к реке, стояла рощица молодых берез и ольхи, окруженная густыми зарослями кустарника. Даже зимой растения представляли собой плотный экран. Чан Аньло девушка не видела. Пока что. Но она была уверена в том, что он там, точно так же, как была уверена в том, что следующий ее выдох, как и все предыдущие, сгустится передней в белое облачко. Тропинок здесь не было, поэтому она двинулась напрямик, через снег и мерзлую болотную траву, захрустевшую под ногами, к березам. Голые ветки торчали, как бледные паучьи лапы, вытянутые в лазурное небо. Лида почувствовала внутреннюю дрожь. Что, если он изменился? Что, если от былого Чан Аньло ничего не осталось? Что, если на этот раз он окажется слишком далек от нее и она не сумеет дотянуться до него? Во рту появился медный привкус. И все же она не смогла сдержать широкую улыбку и жаркий румянец, который расползся по ее щекам, несмотря на холод.
Наконец она вошла в рощицу. Здесь было значительно холоднее, но она почувствовала, что все ее тело загорается огнем. Расстегивая пальто, она обвела глазами заросли, но единственным живым существом, которое она увидела, была галка, дергавшая серой головой вверх-вниз, рассматривая ее. Лида стала углубляться в заросли, направляясь в самый глухой их закуток, где спрятаться от посторонних глаз было проще всего. Через каждые несколько шагов она останавливалась и внимательно прислушивалась, но до ее ушей долетали лишь отдаленный шепот воды да шуршание ветра в ветках.
И вдруг он возник перед ней. Высокий и стройный, как пятнистый ствол березы. Он смотрел на нее. Та же напряженная неподвижность. Ни звука шагов, ни треска кустов ее слух не уловил, зато теперь она слышала его дыхание, видела, как оно слетает с его губ туманом. Дышал он так же часто, как она.
— Лида, — прошептал он.
Она ничего не сказала. Она смотрела на его лицо, на полные губы, прекрасные миндалевидные глаза. На длинную сильную шею и шелковистые черные волосы, зачесанные со лба наверх. Лида вмиг лишилась всех заготовленных слов. Девушка протянула руку. Что, если он — призрак? Ну как все это — всего лишь очередной сон, один из тех, что дразнят и мучают ее каждую ночь? Может быть, она сейчас спит в своей кровати, а за занавеской, как бегемот, зевает Попков?
Он прикоснулся к ее щеке. Его пальцы замерли, и она прильнула, прижалась головой к его ладони. Слабый неясный шепот сорвался с ее уст, тихий вздох, вырвавшийся откуда-то из самой глубины, и вдруг, без предупреждения, его руки обвили Лиду. Он прижал ее к себе так сильно, что они оба не смогли дышать. Он сорвал с нее шапку, бросил на землю, обхватил ладонью ее затылок, запустив пальцы в густые волны волос. Тихий стон исторгся из его легких и скользнул по коже у нее на виске.
Так они и стояли. Без слов. Без поцелуев. Без приветствия. Забыв, где они. Они простояли так долго, что из невидимой в черной земле норки выбралась полевка и юркнула куда-то мимо их ног. Чан Аньло поднял голову и улыбнулся Лиде.
— Любимая, — тихо сказал он, — ты вернула мне душу.
Она поцеловала его. Вдохнула в себя его дыхание, ощутила вкус его языка. Услышала, как он изголодался по ней. Она почувствовала, что кожа ее снова ожила, хотя до этого мгновения даже не понимала, что она была мертва.
Они шли, обняв друг друга, соприкасаясь бедрами, чувствуя костями и мышцами, каково это — быть одним целым, а не двумя половинами. Они шли по испещренной пятнами траве, по утоптанному снегу по направлению к шатру, возле которого толкались толпы народа.
За несколько мгновений до того, как они уселись на расстеленное на земле пальто Чана, испещренное веселыми пятнышками пробивающегося между стволами деревьев солнца, недалеко от них через кусты прошагали мужчина в кожаных брюках и четверо детей, все худые, как веточки. Они собирали валежник. Чумазые ребятишки помогали мужчине укладывать сучья в связку у него за спиной, которая болталась там на кожаном ремне. По их пестрым одеждам и ярким шарфам Лида догадалась, что это циркачи. Чан приложил палец к губам Лиды. От юноши исходил запах чистоты и свежести. Она поцеловала узелок кожи на том месте, где когда-то был мизинец. Мужчина с вязанкой даже не заметил их, но его присутствия оказалось достаточно, чтобы развеять ощущение уединения, поэтому они поднялись, подобрали ее шапку и неохотно покинули свое убежище среди деревьев.
