На миг сердце уколола непрошеная жалость, но тут же Аграфена
раздраженно дернула плечом. Она выносила этого ребенка, она родила его, но
почти не видела и вряд ли два или три раза держала на руках. Сразу после родов
муж отнял у нее мальчика и отдал своим черкесским нянькам, строго-настрого
заказав подпускать к сыну мать. Заполучив покорное, безучастное тело Грушеньки,
но так и не добравшись до ее души, чувствуя только непреходящую, вечную
ненависть, он захотел, чтобы сын принадлежал лишь ему, чтобы не впитал
материнскую ненависть с молоком. Темрюк Айдарович во всем Салтанкула
поддерживал, частенько наведывался поиграть с внуком…
Аграфена едко усмехнулась. Старший Черкасский, говорили,
ушел-таки со своими джигитами к крымчакам, едва до него дошел слух о том, что
сын схвачен и будет казнен. Ушел от южных рубежей, которые охранял, предал
русских, как это частенько водилось среди горцев, как будет водиться, конечно,
и впредь. Ушел, спасая свою кавказскую шкуру, даже не вспомнив про семью
Салтанкула, которой придется безвинно расплачиваться за его грехи. Ну ладно,
сноху он никогда не любил, а внук единственный как же?
Видимо, никак!
«Господи… – подумала Аграфена растерянно, изумленно,
недоверчиво, как человек, пробудившийся в незнакомом месте. – Да неужели… да
неужели все эти ужасы последних лет происходили со мной? У меня убили отца и
мать, меня отдали дикому черкесу на растерзание? И сейчас придут меня убивать?
Господи… ну почему, за что? Чем прогневила тебя, Господи?!»
Эх, знать бы, сколько страдальцев до нее задавали уже этот
вопрос, так и не дождавшись ответа с небес!
Заскрипели ступени под чьими-то тяжелыми шагами. Аграфена на
миг прикрыла глаза. Ну…
Обернулась, готовясь лицом к лицу встретить свою судьбу.
Судьба оказалась ростом высока, имела в плечах косую сажень
и голубоглазое курносое лицо. У судьбы были соломенные волосы, весело торчащие
из-под шапки, и курчавая бородка. Судьбе было на вид не более восемнадцати.
– Это ты, что ли, княгиня? – сказал вошедший в некотором
удивлении, словно думал застать в светелке кого-то другого.
Он не ожидал, что княгиня окажется настолько худа, измождена
телом и страдающая ликом. «Сказывали, молодка, а она вон старуха седая! Хворая
небось. Ну да ничего, скоро излечится».
Аграфена кивнула с кривой усмешкою:
– Да, я.
– Ладно, коли так… Пошли на двор, что ли?
Аграфена покорно шагнула к выходу. Вдруг нянька отчаянно
взвизгнула:
– Аллах!
– Какой я тебе, к лешему, Аллах? – удивился незваный гость.
– Нечай Быстроногов меня зовут, ясно?
«Нечай, – постаралась запомнить имя судьбы Аграфена. – Нечай!»
– Выходи, княгиня, – посторонился Нечай Быстроногов,
пропуская ее в дверь. – А я сейчас же следом, только дельце одно слажу…
Аграфена покорно ступила за порог и начала спускаться по
крутой лесенке. Мелькнула шальная мысль о бегстве, однако снизу на нее
таращилось еще одно курносое лицо, весьма схожее с Нечаевым. Тут не убежишь. Да
и куда? Зачем?
Сзади раздался сдавленный крик. Аграфена обернулась и
увидела Нечая, выходящего из светелки. На руках он держал ребенка, и по тому,
как опричник его нес, Аграфена мгновенно поняла, что сын ее уже мертв, а крик,
услышанный ею, был предсмертным криком няньки.
У нее мгновенно заплелись ноги, померкло в глазах, и она,
наверное, упала бы с лестницы, когда б стоящий внизу парень не взбежал проворно
по ступенькам и не подхватил ее.
– Ты, тетенька, того… бережней, – сказал укоризненно. – Шею
чуток не сломала.
При звуке его заботливого голоса муть в глазах Аграфены
маленько разошлась.
– Ты кто? – спросила бессмысленно.
– Я-то? – Он приосанился. – Государев служилый человек
Случай Быстроногов.
– Братан мой, – сообщил Нечай, протискиваясь мимо них по
узкой лестнице и торопливо перебирая ногами ступеньки. – Пошли, Случай, чего
стал? Мешкать не велено.
– Вы похожи, – сообщила Аграфена, тупо вглядываясь в голубые
глаза Случая.
– Так ведь от одной мамки вылупились – как не быть похожими?
Вышли наконец во двор. Случай не переставал поддерживать
Аграфену под локоток, и правильно делал: ноги ей повиновались плохо, а может,
виновата была земля, которая вдруг покрылась рытвинами и колдобинами и всяко
норовила уйти куда-то вниз или вбок.
– Ну, чего так долго? – спросил богато одетый, надменный
человек, бывший, очевидно, начальников над опричниками. Лицо его было смутно
знакомо княгине, но вспомнить, кто это, она не могла. Да и нужды в том не было.
«Нечай и Случай, – твердила она про себя, как молитву,
черпая странную бодрость в звучании этих слов. – Нечай и Случай!»
– Да разве мы мешкали? – обиделся один из братьев – Аграфена
не поняла, который именно. – Живой ногой!
– Его уже ведут, поняли? – пояснил причину своего нетерпения
начальник. – А вы тут копаетесь. Давай, Случай, делай дело.
Он скользнул спокойным, словно бы невидящим взглядом по
Аграфене и пошел к воротам.
Случай перекрестился и достал из-за пояса нож.
– Ну, стало быть, матушка-княгиня… – сказал бодро, однако
голубые, что васильки, глаза его глядели на Аграфену с некоторой неловкостью. –
Такие, знать, дела… Прости, если что не так. Христос с тобою!
– Не томи, – пробурчал Нечай, и Случай порывисто шагнул к
Аграфене, схватил ее за кичку, резко отогнув голову назад, и полоснул поперек
горла лезвием.
Княгиня мгновение смотрела на него изумленным взором,
издавая приоткрытым ртом какие-то странные звуки, словно пытаясь что-то
сказать, потом завела глаза и тяжело грянулась оземь.
Случай перекрестился окровавленным ножом, потом нагнулся и
принялся быстро совать его в траву, чтобы очистить. Руки у него заметно
дрожали.
– Ну, вот и ладненько, – пробормотал Нечай, складывая руки
Аграфены крестом на груди и заботливо оправляя съехавшую кику. Потом он
пристроил рядом мертвого малыша и так же старательно сложил его ручонки. –
Царство небесное, земля пухом. Вечный покой!
Покосился на младшего брата, который как-то слишком долго
чистил нож, вздохнул жалеючи, поднялся с колен:
– Ну, готово дело. Ведите, что ли!
