Старуха медленно пожала сухими сгорбленными плечами:
– Должна. Да вот что-то не радостно мне… Я тебя всю жизнь
ненавидела, эта ненависть давала мне силы, а коли ты умрешь – чем жить стану?
Иван Васильевич смотрел тяжело, часто сглатывая. Аж во рту
горячо стало – так захотелось приказать, чтобы ей тотчас, немедленно отсекли
голову или нанизали ее на кол, а заодно всю эту вопящую, лживую колдовскую
братию, однако удалось сдержать себя:
– Хорошо, пусть так. Я принимаю твое пророчество. 18-го так
18-го. Но если к исходу этого дня я буду еще жив, вас всех поджарят на
медленном огне. Понятно? Ты согласна?
Сухие, бледные губы старухи дрогнули: да, мол, согласна.
Слеза прокатилась по морщинистой щеке… и эта слеза теперь постоянно маячила
перед взором царя.
Она, эта слеза, заставила его не махнуть на все рукой,
попытавшись забыть о злом пророчестве, а разослать по монастырям грамоты
игуменам и игуменьям, в которых говорилось от имени царя:
«Князь и великий государь Иван Васильевич челом бьет, молясь
преподобию вашему, чтобы вы пожаловали о моем окаянстве соборно и по кельям
молили, чтобы Господь Бог и пречистая Богородица, ради ваших пречистых молитв,
моему окаянству отпущение грехов даровали, от настоящих смертных болезней
освободили и здравие дали; и в чем мы пред вами виноваты, в том бы вы нас
пожаловали-простили, а вы в чем перед нами виноваты, и вас Бог во всем
простит».
Она, эта слеза, заставила его снова заняться серьезным
обдумыванием завещания. Она порою лишала его последних сил и вынуждала не к
сроку бросать дела и простираться на постели, чтобы передохнуть. Она собирала
кругом его постели призраков былого, мужчин и женщин, среди которых он
безуспешно выискивал безликую тень – горемычную дочь той старухи-пророчицы, –
не находил, мучился безответными воспоминаниями, которые приносили только боль,
новую и новую боль в сердце, такую острую, что она одолевала даже телесные
муки.
Он не мучился совестью перед людьми, которых множество таки было
обречено им на погибель. Воины пали в боях – но их судьба такая, ведь сказано о
ее неотвратимости: «Кто с дерева убился? – бортник. Кто утонул? – рыболов. В
поле лежит? – служивый человек…» Казненные? Это изменники. На их мертвых телах
зиждется могущество державы!
При мысли о могуществе державы порою становилось горько: оно
было ущемлено последними поражениями в Ливонии, унизительным перемирием с
ляхами, – но государь старался гнать от себя эти мысли и обращал взоры памяти
на восток, гордясь тем, что его волею присоединены к России новые могучие
земли. Чуть больше года назад пришло известие, что, после трудного похода и
нескольких битв, несмотря на гибель Ермака от предательства Кучума, город
Сибирь[111] взят волжскими казаками, а сам хан бежал в степь, где погиб. Иван
Васильевич остро жалел, что не был за Каменным поясом
[112] и уже не побывает
никогда. Утешался тем, что перебирал, словно драгоценные каменья в своей
сокровищнице, названия всех тех земель, которыми расширилась, обогатилась Русь
– его стараниями! Казань, Астрахань, Сибирь – это звучало как алмаз, яхонт,
сапфир!
… Странное успокоение Иван Васильевич находил именно в своей
сокровищнице, куда велел носить себя чуть ли не ежедневно, и однажды Ерёма
Горсей, воротясь домой из дворца, где он толокся ежедневно, чая оказаться
очевидцем смерти царя московского, записал в своей заветной тетрадке:
«Я стоял среди других придворных и слышал, как царь
рассказывал царевичу Федору и боярам о некоторых драгоценных камнях:
– Магнит, как вы знаете, имеет великое свойство, без
которого нельзя плавать по морям, окружающим землю, и без которого невозможно
узнать ни стороны, ни пределы света. Гроб персидского пророка Магомета
благодаря магниту висит над землей в их магометанской рапане
[113] в Дербенте.
Вот так.
Царь приказал слугам принести несколько игл и, притрагиваясь
к ним магнитом, подвесил их одну на другую.
– Вот прекрасный коралл и прекрасная бирюза. Возьмите их в
руки – их природный цвет ярок. А теперь положите их на мою руку. Я отравлен
болезнью: вы видите – они показывают свое свойство изменением цвета из чистого
в тусклый, они предсказывают мою смерть.
Принесите мой царский жезл, сделанный из рога единорога, с
великолепными алмазами, рубинами, сапфирами, изумрудами и другими драгоценными
камнями, большой стоимости. Жезл этот стоил мне 70 тысяч марок, когда я купил
его у Давида Говера, доставшего его у богачей Аусбурга. Найдите мне несколько
пауков.
Государь велел своему лекарю Иоанну Эйлофу жезлом обвести на
столе круг. Пуская в этот круг пауков, он видел, как некоторые из них убегали,
а некоторые подыхали.
– Слишком поздно, он не убережет теперь меня… Взгляните на
эти драгоценные камни. Это алмаз – самый дорогой из всех и редкостный по
происхождению. Я никогда не пленялся им, а напрасно: он укрощает гнев и
сластолюбие, сохраняет воздержание и целомудрие; маленькая его частица, стертая
в порошок, может отравить в питье не только человека, но даже лошадь.
Он показал еще рубины и изумруды.
– Я особенно люблю сапфир. Он сохраняет и усиливает
мужество, веселит сердце, приятен всем жизненным чувствам, полезен в высшей
степени для глаз, очищает их, удаляет приливы крови к ним, укрепляет мускулы и
нервы.
Затем он взял в руку оникс:
– Все эти камни – чудесные дары Божии, они таинственны по
происхождению, но созданы для того, чтобы человек ими пользовался и созерцал,
они друзья красоты и доброты и враги порока. Мне плохо… унесите меня отсюда до
другого раза…»
Как и всякий настоящий писатель, Ерёма Горсей не раз черкал
и правил свои записи, оттачивая стиль и совершенствуя содержание. Однако он
также хотел подольше оставаться живым, а не мертвым писателем, именно поэтому
вырвал последнюю страницу из тетрадки, сжег ее и переписал заново. На сожженной
странице раньше было означено, как он, Ерёма Горсей, спросил государя, нет ли
среди его сокровищ диковинного металла ртути, который всегда словно бы
находится в текучем состоянии и более напоминает жидкость, чем твердое тело.
– Нет, ртути здесь нет, – утомленно и рассеянно ответил
царь, и в это мгновение Горсей заметил, что сосредоточенное лицо архиятера
Эйлофа побелело, словно от мощного удара под дых…
* * *
