– Я думаю, в христианском мире нет государя, которого его
подданные, дворянского и простого сословия, боялись бы больше и вместе с тем
больше любили бы, – откровенно сказал Бомелий. Он уловил что-то вроде
недовольного фырканья, но все же не мог удержаться и добавил: – В Кремле
необычайно популярна история о турецком Махмет-султане, который, обнаружив
злоупотребление среди своих вельмож, велел их живыми ободрать и сказал так:
«Если обрастут телом опять, вина им отдастся
[56]». Кожи их этот Махмет-султан
велел прибить в судебнях и написать на тех кожах: «Без таковой грозы в царстве
не можно порядок ввести. Как конь под царем без узды, так царство без грозы!»
Недаром с легкой руки Иоанна его все чаще называют теперь Грозным, подобно
тому, как называли его деда, Иоанна III.
– Махмет-султан… Царь Иоанн Грозный… – с отвращением
пробормотал собеседник Бомелия. – Азиаты! Варвары! Сущие дикари! Цивилизованных
людей, посещавших двор Иоанна, поражает царящий там дух высокомерия и
тщеславия. Московиты горды и надменны. Они превозносят все свое и этим хвастовством
и тщеславством думают придать достоинство своему царю. А ведь его жестокость
потрясает нормальных людей.
Бомелий на самом кончике языка удержал вопрос: почему
нормальных людей не потрясают костры испанской инквизиции, которая, к примеру,
12 марта 1559 года сожгла в Вальядолиде зараз сорок протестантов? Шведский
король Эрик вместе с собственным Малютой Скуратовым – Персоном – не столь давно
казнил в Стокгольме зараз 94 епископа и аристократа. Наместник герцога Альбы
Нуаркарм уничтожил в Гарлеме двадцать тысяч человек! Кардинал Ипполит д`Эсте
приказал выколоть глаза родному и любимому брату Джулио. Облаченный в белые
шелка влюбленный король Генрих VIII вел к алтарю Джейн Сеймур на другой день
после того, как приказал обезглавить Анну Болейн… Ничего, «нормальные люди»
как-то пережили это! А стоит чему-то подобному появиться в России…
Бомелий сказал – как мог мягко и убедительно:
– Милосердие несовместимо с властью. Человек, сидящий на
троне, словно бы отрывается вместе с ним от земли. Боль и страдания людей
перестают для него существовать. Все это – ничто по сравнению с его волей. А
что касается жестокости… быть может, Иоанн так жесток лишь потому, что его
соотечественники не научены другому языку? После татарского завоевания они
сохранили устойчивую привычку к самым сильнодействующим средствам, более
слабыми и деликатными их просто не проймешь!
– Адвокат дьявола, – пробормотал гость, усмехнувшись, но его
усмешка была не больно-то весела. – Слышите, брат Элизиус? Вы – адвокат
дьявола![57]
– И вдруг сорвался почти на крик: – Все эти средства Иоанна для
русского народа – что мертвому припарка! Никогда и ничто не пойдет на пользу
Руси, ибо люди слишком спесивы и завистливы, каждый из них думает лишь о том,
чтобы сосед не оказался богаче его. Иоанн прав: невозможно воздействовать на
русского цивилизованными убеждениями – лишь страхом и побоями. Но тот, кто
растопчет все законы и благодаря этому добьется величия своей страны, прослывет
злодеем и тираном. Вот в чем наша цель, брат Элизиус. Вот в чем наша великая и
высокая цель, поставленная перед нами Господом нашим Иисусом Христом и всей
Европой! С одной стороны, мы должны непрестанно пробуждать в Иоанне
свойственную ему от природы жестокость и подозрительность, сводя на нет все
наилучшие изменения на Руси. С другой – мы должны искажать перед всем
цивилизованным миром облик московского царя, обесценивая его достижения и
преувеличивая промахи. О, поверьте, брат Элизиус! Я обладаю даром предвидения.
Я предсказываю: настанет день, когда русские сами, своими руками смешают имя
своего великого царя с грязью, забыв, что они – кровь от крови и плоть от плоти
его, а на каждого, кто попытается облачить его в белые одежды праведника или
хотя бы очистить его имя от грязи, станут смотреть, как на зачумленного. Нас с
вами в те времена уже давно не будет на этом свете, брат Элизиус, сама память о
нас, вполне возможно, сотрется, однако души наши будут блаженствовать в такие
минуты, ибо мы с вами рождены на свет не для чего иного, как уничтожения этого
вселенского неодолимого зла – Русской земли. И когда она окончательно погибнет…
– Русь никогда не погибнет, – с невыразимой тоской промолвил
Бомелий. – Никогда!
Молчание показалось ему вечностью.
– Бог с вами, сын мой, – сказал наконец его собеседник с
поистине отеческой ласковостью. – Вы совсем устали, вы утратили силы… Но ни в
коем случае нельзя, чтобы вы утратили веру. Вы должны верить: все, что мы
делаем, мы делаем для вящей славы Божией! Ad majorem Dei gloriam!.
[58]
– Ad majorem Dei gloriam! – подхватил Бомелий, с трудом
шевеля пересохшими губами. И снова тошнотворный, неискоренимый вкус наполнил
его рот. Это было похоже на отравление – вот именно, на тяжелое, смертельное
отравление. Ибо от предательства нет противоядия, а звезды никогда не лгут.
Глава 16
Как Данила разбойников сватался
Кученей стояла у стены, тесно прижавшись к ней лицом, и
сосредоточенно смотрела в малый глазок, позволявший видеть все, что происходило
в соседней горнице. В обычное время глазок этот был прикрыт сборками зеленой
камки, укрывавшей стены, и мало кто знал, где скрыто потайное отверстие. С
противоположной стороны вообще ничего нельзя было разглядеть на щедро
размалеванной узорчатыми травами стене, так что царица вволю могла разглядывать
высокого молодца в праздничной одежде. Пшеничные кудри его вились кольцами,
по-девичьи яркие губы были окружены молодыми усами. Синий кафтан, полы которого
были обвиты серебряной канителью, туго облегал широкие плечи и сходился на
тонком поясе, охваченным шелковым кушаком.
Кученей медленно улыбнулась: ей очень понравилось то, что
она видела. Век бы стояла да глядела на этого красавца! И стоило немалых усилий
скрыть улыбку и отойти от глазка с недовольным и хмурым выражением лица.
Поджав губы и не удостоив взглядом молоденькую девушку,
которая, тиская в руках вышитый платочек, с трепетом взирала на царицу, она
подошла к окну и опустилась в свое любимое кресло с удобными подлокотниками.
Подперлась ладонью и придала своему лицу выражение самой глубокой задумчивости.
А перед глазами так и сияли ясные голубые глаза молодца, рдели его вишневые
губы, манил к себе стройный стан… Кученей стало жарко, и она зло оттянула от
горла тугое ожерелье.
