– Хорошо, – почти миролюбиво сказал
Дмитрий, открывая рюкзак Андрея и вытаскивая оттуда большой, плотный
полиэтиленовый мешок, в который был завернут батон. – Отпустим. – С
этими словами он подкрутил края пакета, обошел рыжего, как бы примеряясь, с
какой стороны сподручнее будет насунуть пакет. – На два вопроса ответишь –
и отпустим.
– Да я ж… да мы ж… – как бы не владея собой,
пробормотал староста, истово водя глазами то за руками Дмитрия, сжимающими края
пакета, то прилипая к его глазам. – Все, что пожелаете… Святой истинный…
– Вопрос первый. Кому принадлежит черный
«Дюранго»? Где находится его хозяин? Вопрос второй: примерно неделю назад в
этом автомобиле была привезена девушка. Высокая, волосы очень светлые, глаза
серые, одета в голубые джинсы, белую футболку и кроссовки. Зовут Лёля, Ольга
Нечаева. Где она сейчас?
Рыжий ел глазами своего мучителя, и
просто-таки видно было, как крутятся колесики в его напряженном мозгу. Раз
спрашивают – значит, доподлинно не знают. Раз не знают – можно и приврать… Вся
эта посконная хитрость запросто читалась на мохнатой физиономии.
Однако быстро он собрался! Заблажил было:
– Какая машина? Какой марки? Да я ничего такого
и знать не знал, мы деревенские…
Услышав про деревенских, Дмитрий с чистой
совестью вздернул на него пакет и сосчитал до пятидесяти. На всякого мудреца
довольно простоты, к тому же его сегодня уже притомили эти деревенские
мудрецы-хитрецы.
Староста, позеленев, со всхлипом хватая ртом
воздух, жмурил глаза, пытаясь остановить слезы животного ужаса, вдруг хлынувшие
по щекам.
– Знаю, вспомнил. Черная машина, стекла
черные? Ну, это Асана машина. Есть тут у нас черный такой. Асан, кавказец. Хотя
нет, почему есть? Был. Умер вчера.
– Умер? А девушка? – подался вперед
Дмитрий.
Староста смотрел боязливо, как бы раздумывая:
сказать, не сказать?
– Не знаю… была тут одна, только вроде как не
с Асаном, а с доктором. Она еще в мае померла. Юля звали.
– Юля? Юля Королева?
Неизвестно, почему вдруг выскочило из памяти
это имя. Но староста только беспомощно передернул накрепко примотанными к осине
плечами:
– Да кто ж ее знает, чья она была, та Юля?
Пожила в усадьбе, а потом померла.
– Нет. Другая девушка! Светловолосая, в белой
футболке! – нервно повторил Дмитрий и был потрясен спокойствием, с каким
на него уставились желтые слезящиеся глаза.
– Ну я же говорю. В точности такая и была та
Юля. Правильно – Асан ее и привез в своем черном… этом… забыл, как называется.
Схоронили девку, вот те крест!
Перекреститься он, конечно, не мог, но всем
своим видом выражал горячее желание сделать это, чтобы подтвердить свою
искренность. Желтые глаза смотрели так истово, так правдиво, что Дмитрий на миг
растерялся. И в ту же минуту увидел оторопь на лице Андрея, ужас, исказивший
черты старосты. Обернулся – и его аж качнуло в сторону при виде одетого в
какую-то рванину, худого до прозрачности мальчишки, который стоял, прильнув к
березовому стволу. Лицо его по цвету почти не отличалось от белой коры. Первое
впечатление было такое, словно из дерева изошел дух бестелесный, чтобы
поглядеть за людьми! Только очень уж грязен он был, этот дух.
Тоненькими, как веточки, руками мальчик
прижимал к себе серого козленка, который испуганно косил на людей.
– Бабушка… – пробормотал мальчик. – Вы не
видели мою бабушку? Ее староста в болоте затопил…
И, плавно скользнув спиной по стволу,
скорчился в траве. Козленок выскочил из его бессильно разжавшихся пальцев и
забегал вокруг, мелко перебирая ножками и жалобно мекая.
Лёля. Июль, 1999
Лёля увидела его, едва выскользнула сквозь
знакомый пролом в сером штакетнике. Невысокий мужичок стоял спиной к ней,
расставив ноги и держа руки впереди, в столь недвусмысленной позе, что Лёля
брезгливо фыркнула: ну, деревня! Посреди улицы нужду справлять!
И тут же она поняла, как ей повезло. Не
призадумайся прохожий над своими делишками, Лёля вылетела бы со двора бабы Дуни
прямиком на него, и тогда еще неизвестно, что было бы. Может, он заорал бы:
«Караул!» – кто его знает.
На цыпочках, не чуя ног, она прошмыгнула за
спиной поглощенного своими заботами мужика и метнулась в ближайший проулок.
Где-то невдалеке раздавались голоса, мычали
коровы, блеяли овцы, хлопал кнут. Пастух гнал в деревню стадо. Поминки
поминками, а хозяйки спешили встретить свою животину.
Солнце клонилось к закату, тянуло за собой
сизый, с золотистым отливом, шлейф ленивых туч. Воздух был напоен влагой, но,
похоже, гроза не соберется и нынче ночью.
«И слава богу, – подумала Лёля. –
Сколько я могу пройти за ночь? Сколько вообще километров в час проходит
человек? Пять? Ладно, предположим. Если в час – пять кэмэ, а до Курмыша –
шестьдесят, это значит двенадцать часов топать без передышки. Пусть и
восемьдесят. Даже исходя из самого худшего, за сутки как-никак добреду!»
От сердца отлегло, но тотчас Лёля напомнила
себе, что, прежде чем добраться до Курмыша, предстоит еще выбраться из деревни.
Огороды, мимо которых она бежала, были пусты.
Над летними кухоньками курились дымки. Никто не липнул к заборам, не провожал
беглянку изумленными взглядами, не поднимал тревогу.
«Может, обойдется?» – с надеждой подумала
Лёля, и тут ее словно толкнуло что-то. Обернулась – и увидела того самого
мужичка, которого застала за нужным делом. Во всяком случае, она узнала эту
застиранную клетчатую рубаху. И обладатель ее теперь поспешал за Лёлей!
Она споткнулась, ускорила шаги, но тотчас
опять споткнулась. «Да мало ли, куда и зачем он идет, – попыталась
успокоить себя, – в конце концов, должен же тут встретиться хоть один
прохожий».
Этот оказался весьма общительным прохожим:
заметив, что обнаружен, он замахал руками и что-то нечленораздельно завопил.
Лёля почти побежала, но посвист и покрик не
отставали. К тому же из бокового проулка вывернулся еще один прохожий, за ним и
третий… Почему они выбрали для прогулок эти разъезженные колеи, –
совершенно непонятно.
«А вдруг спросят, кто я и что здесь делаю? Что
сказать? Ищу, мол… Юлю ищу! Олеся же говорила, что Юля живет в деревне. Вот я и
пошла – передать ей привет от дочки Хозяина».
