Доктор отпрянул от стола, заваливаясь на
спину, прижал руки к лицу, но тут же с визгом отдернул их: выстрелом разметало
осколки стекла по столу, и они не могли не вонзиться в его лицо. А в остальном
он был вполне цел. И, даже будучи вне себя от страха, не прекратил попыток
переиграть своего врага.
– Идиот! Идиот! Вы уничтожили лекарства!
Теперь мне нечем привести ее в сознание! Не смейте палить, здесь идет научный
эксперимент!
– Не тронь мои чертежи? – глумливо
осведомился Дмитрий. – А ну, в сторону! Лицом к стене, руки за голову!
Доктор отшатнулся, но, даже повернувшись,
продолжал из-за плеча пялиться на Дмитрия, сторожа взглядом каждое его
движение.
Тот рванул на себя ящичек стола, потом другой,
третий, небрежно вороша стволом «беретты» упаковки со шприцами, ампулы,
коробочки и прочее содержимое, набросанное в самом причудливом беспорядке. Ага,
вот. Ну, слава богу… Строго говоря, готовый к работе шприц с кардиопоном имелся
в аптечке, но аптечка в сумке, а ее одной рукой не откроешь. Положить же хоть
на минуту оружие, находясь рядом с этим, мягко выражаясь, щитомордником…
Дмитрий разбил ампулу, высосал содержимое шприцем, шагнул к Лёле и, почти не
глядя, вонзил иглу в левое предплечье.
«Болевая активность пятьдесят пять
процентов, – как сказал бы сейчас дорогой и любимый Гоша. – Снижение
болевой активности. Сорок процентов… тридцать… нулевая отметка! Дыхание
восстанавливается, пульс нормализуется, артериальное давление повышается. Гоша
приходит в себя».
В данном случае следовало сказать – Лёля…
Она открыла глаза и тотчас зажмурилась, то ли
не справившись с головокружением, то ли испугавшись того, что увидела:
согнувшийся человек с окровавленным лицом, напротив стоит другой, вскинув
двустволку… После кардиопона, знал Дмитрий, восстанавливаются мгновенно все
жизненные функции – сколь надолго, это зависит от состояния организма, Лёля
продержится час, а потом понадобится другой укол или активный отдых, но насчет
этого пока ничего в волнах не видно, – и только память отстает от прочего.
От одной до пяти минут человек не может контролировать себя и оценивать
окружающее, поэтому со слезами Лёлиного восторга придется подождать.
– Так что там насчет научного
эксперимента? – спросил он, с истинным удовольствием находя следы лютого
страха в лице доктора. – И заодно насчет лейкемии…
– Лейкемией больна не она, – мрачно
пробормотал доктор. – Это все делается ради ребенка, ради девочки. Вы
должны знать, что ваша жена сама согласилась на эксперимент. Она добровольно
решила стать донором, чтобы спасти этого ребенка.
– Это неправда…
Голос ее был похож на шелест сухой травы, но
Дмитрий услышал. Не отводя глаз от доктора, протянул в сторону руку – и его
словно током ударило, когда ледяные влажные пальцы слабо сжали его ладонь. Он
стиснул их, согревая, и это прикосновение все сказало ему яснее всяких слов.
Только что он боялся обернуться, взглянуть на нее, – теперь не боялся.
Лёля смотрела недоверчиво, но, когда глаза их встретились, вдруг залилась
слезами.
Дмитрий молчал, тяжело дыша. Сердце колотилось
так, что в глазах темнело. «Пульс сто восемьдесят, давление повышается», –
брякнул бы Гоша и посоветовал ввести успокоительное.
– Ты за мной пришел? – прошептала Лёля, и
он кивнул, с трудом отводя глаза. – Я тебя звала…
– Да, я знаю, – хрипло выдохнул
Дмитрий. – Встать можешь?
– Вроде да.
– Поднимайся. Надо уходить отсюда. Не то этот
болтун еще чего-нибудь придумает. Я тут уже наслушался и про твою лейкемию, и
про болезнь девочки какой-то…
– Олеся не больна! – горячо воскликнула
Лёля. – Я видела ее анализы, все это глупости. Но смешнее всего, что в
моей крови тоже нет антител, все это какие-то декорации для Хозяина. По-моему,
этот Петр Петрович просто выкачивает из него деньги, как из меня пытался
выкачать кровь.
Петр Петрович? Доктор по имени Петр, лейкемия…
Богатый человек, которого уверили в болезни дочери… Все сходится! Догадка
вспыхнула так внезапно, что Дмитрий даже не успел осознать ее, прежде чем
выпалил:
– Зиберов? Так вот ты куда пропал, Зиберов! По
тебе вся нижегородская милиция плачет, а ты вон где сидишь!
И вздрогнул, словно от удара в спину, услышав
за спиной негромкий голос:
– Брось ружье. Второй раз не предупреждаю.
Он поймал полный ужаса взгляд Лёли – и
повиновался: осторожно наклонился, опустил «тулку» на пол.
– Ногой оттолкни, – послышалась команда.
Дмитрий опять повиновался.
– Руки за голову. Повернись.
Повернулся, бросив Лёле ободряющий взгляд. У
нее дрожали губы, но попыталась все-таки улыбнуться, а потом, как и он,
уставилась на человека, стоящего в дверях.
Странно… Точно знал, что никогда не видел
этого человека, а ощущение было такое, что встретил давнего знакомого. О нет,
не такого знакомого, к которому можно кинуться с распростертыми объятиями и
воплем: «Сколько лет, сколько зим!» Скорее, наткнувшись на него в толпе,
невольно попятишься, повинуясь непонятному, необъяснимому холодку между
лопаток…
Он был невысок, по-юношески тонок, но крепость
зрелого мужчины ощущалась в нешироких вроде бы плечах, строгой осанке.
Небольшая голова с мягкими русыми волосами, откинутыми с высокого умного лба.
Загорелая, словно бы продубленная ветрами кожа, обтянувшая скулы. Сухой тонкий
рот, глубоко посаженные глаза: слишком светлые, почти белые, пугающие. Лицо
умного, осторожного, недоброго человека. Даже не поймешь – притягивает оно или
отталкивает. Но сейчас Дмитрий только мимолетным взглядом оценил внезапно
возникшего незнакомца – не мог оторвать глаз от его правой руки, сжимавшей
пистолет.
Это был всего-навсего «макаров», однако
незнакомец казался вооруженным до зубов. Никогда прежде Дмитрию не приходилось
видеть, чтобы пистолет держали так – будто это продолжение руки, ее необходимая
часть вроде кисти. Хотя нет… кажется, он видел уже однажды нечто подобное!
Воспоминание, впрочем, мелькнуло – и
растворилось под пристальным взглядом, который устремил на него незнакомец.
Удивление, потом ошеломление, потом снова непоколебимое спокойствие человека,
абсолютно уверенного в себе, в своих силах.
– Ну? Кто вы и что здесь делаете? – спросил
вошедший, и в это мгновение Лёля вскрикнула. Взгляд незнакомца скользнул в
сторону. Дмитрий обернулся и успел заметить, как Зиберов выхватил что-то из
ящика стола и резко вытянул руку, в которой сжимал нечто вроде электрического
фонарика.
