Отпраздновав свои сорок пять, она вдруг
ощутила себя не ягодкой опять, а совсем наоборот. Света поняла, что прожила
чужую жизнь, отдав ее медицине. На самом деле ей следовало стать художницей и
самовыражаться. Света немедленно уволилась из детской поликлиники, где двадцать
лет проработала участковым врачом, и ударилась в искусство. Бездетная жена
очень богатого человека, она могла себе это позволить! Муж, достигший того
возраста, когда седина в голову, а бес в ребро, очень обрадовался тому, что
перестал быть единственным объектом внимания супруги. Он всячески поощрял ее
увлеченность, накупил Свете немыслимое количество самых дорогих пастелей,
красок, кистей, холстов, мольбертов и разнообразного, невероятной красоты,
итальянского багета для рам к будущим шедеврам.
Более того! Чтобы окончательно отвлечь Свету
от дома (куда сам он теперь приходил лишь ночевать, да и то не всегда), муж
подарил ей мастерскую в только что построенном и еще почти не заселенном доме в
Гордеевке. Учитывая, что жили они вообще-то в Щербинках, а до Гордеевки оттуда
добираться самое малое час, он сделал себе поистине царский подарок. Тем паче
что в мастерской пока не было телефона. Света, впрочем, была так счастлива
открывшимися перед ней безграничными возможностями для творчества, что даже не собиралась
задумываться над макиавеллизмом, который лежал в основе щедрости ее супруга.
Она рисовала, рисовала, рисовала… Как-то не поворачивался язык сказать «писала»
о ее занятиях. Да и «рисовала» – не самое подходящее слово. Украинский вариант
«малевала», пожалуй, лучше всего соответствовал ее творчеству.
Любимым жанром «молодой» художницы были
портреты. Но в это понятие Света вкладывала отнюдь не тот смысл, который
вкладываем все мы, обыватели, далекие от искусства, примитивные, жалкие
личности. Уверенная в том, что у каждого человека существует астральный
двойник, Света создавала портреты именно таких двойников. У нее это называлось
– «отобразить внутреннюю сущность». Чтобы означенную сущность узреть, она
мертвой хваткой вцеплялась в любого человека, имевшего неосторожность заглянуть
в ее мастерскую, волокла его в ванную, выключала свет и ставила несчастную
жертву перед зеркалом, сунув в руки зажженную свечу и наказав не мигая
таращиться в зазеркалье. По глубокому Светиному убеждению, рано или поздно из темных,
таинственных глубин непременно выглянет некое потустороннее существо, тот самый
двойник. И вместе с подопытным кроликом-натурщиком увидеть его сможет Света,
которая все это время нервно дышит за спиной несчастного, покорно уставившегося
в зеркало.
У Лёли тоже имелось одно глубокое убеждение.
Состояло оно в следующем: если астральные двойники и существуют, то увидеть их
сможет лишь тот, кому они принадлежат. Третьего при этой встрече быть не может.
А то, что наблюдала в зеркале Света, было отражением самого натурщика. Именно
его напряженную, испуганную, отупелую физиономию и ловила Света с терпеливостью
рыболова, именно на него набрасывалась с восторгом человека, полгода не
получавшего зарплату и вдруг нашедшего на тротуаре бумажник, набитый стодолларовыми
купюрами; именно его переносила на полотно с упорством муравья, волокущего в
родной муравейник огромную дохлую гусеницу.
Вот эта-то дохлая гусеница и получалась на
портретах… Бедняжка Света, подобно многим адептам поп-арта, умудрилась начисто
забыть, что хотеть – даже страстно желать! – мало: надо еще уметь
рисовать. А те килограммы темно-зеленой, грязно-коричневой и тускло-черной
краски, изредка разбавленные брызгами охры и белил, которые она щедро швыряла
на полотно, больше напоминали выставку образцов сапожного крема.
А натурщик в это время, с трудом преодолев
расходящееся косоглазие, прикипавшее к нему в процессе общения с астральным
двойником, тащился на подгибающихся ногах в комнату и терял остатки сознания
при виде ужастика, который с невероятной скоростью рождался на полотне…
Ко всему прочему Лёля была убеждена, что тетя
Света с годами превратилась в мощнейшего энергетического вампира и в процессе
творчества не столько самовыражается, сколько подпитывается чужой энергией.
Недаром же ее единственной членораздельной картиной был автопортрет, на котором
Света изобразила себя в виде летучей мыши… очевидно, породы desmodus rotundus
vampirus, обыкновенный вампир!
И все-таки Марина Алексеевна и Лёля скорее
откусили бы себе языки, чем признались Свете, как они относятся к ее
«искусству», а с некоторых пор и к ней самой. Света была чем-то
незыблемо-постоянным в их жизни. Они с Мариной еще в детский сад ходили в одну
группу, потом вместе учились в школе, дружили в институте – всю жизнь дружили.
Света лечила Лёльку от всех болезней и любила ее, как родную дочь. Сплелись
ветвями и корнями, можно сказать! Ну как оторвешься? К тому же Света и ее
причуды – такое чудное блюдо для пиршеств сплетниц, как называли свои редкие
встречи Марина Алексеевна и ее любимая подружка Ниночка! Нет, обижать Свету
нельзя. Надо терпеть. У нее все-таки масса достоинств, в числе которых –
богатейшая подборка книг по разнообразным домашним женским радостям: кулинарии,
консервированию, шитью, вязанию, макраме и всякому такому, вплоть до плетения
кружев на коклюшках. Не у каждой женщины сыщется дома уникальный и дорогущий
альбом всех моделей вязания из «Бурды»! А у Светы он был. Более того – Света
готова была дать альбом подружке Мариночке «на сколько угодно», если только
Мариночка или Лёлечка заглянут к ней на часок – попозировать.
Подружка Мариночка убиралась и не могла
уступить этого ответственного занятия своей рассеянной дочери. Лёлька начнет
сметать пыль с книжных полок, потом уткнется в Брокгауза с Ефроном, или в
своего обожаемого Дика Фрэнсиса, или вообще в одну из этих кровожадных книжек
из серии «Детектив глазами женщины»… Девчонке ведь совершенно все равно, что
читать, только бы чем-нибудь набивать вечно голодные мозги! Спохватится часа
через три… Разумеется, к Свете должна была идти Лёля, и только она.
– Ма, – с тоской сказала Лёля, – да
она ведь надо мной уже раз десять извращалась. И на всех портретах рожи разные!
Это сколько же у меня астральных двойников получается?
– Имя им легион, – хихикнула мама. –
Иди, иди, моя радость. Думаешь, я не знаю, что тебе лучше одиннадцатого
двойника увидеть, чем чистить мой любимый ковер?
Так-то оно, конечно, так…
Смирившись с неизбежностью, Лёля наконец
собралась и пошла (протянув немыслимым образом часа два и успев отобедать), но
никакого предчувствия не снизошло на нее и в этот раз. Ни обнадеживающего, ни
пугающего. И единственное, что заставила ее сделать интуиция, это надеть не
юбку, как обычно, а толстые вязаные штаны. С другой стороны, юбку еще надо было
гладить, а штаны вот они, стоит только руку протянуть, – так что, может
быть, это вовсе не интуиция, а лень сыграла свою положительную роль?..
