Входил в дом неизвестный там, где пошел бы и
сам Самурай: через незаконченный пристрой. Инструмент у него был отменный:
Самурай едва успел спрятаться за поворотом коридора, а гость уже снес с петель
обе двери, причем практически бесшумно. И тут начались сбои. Сначала в коридоре
появился Петр, потом незнакомец исчез, а когда Самурай понял, что тот в
лаборатории, начались довольно интересные игры. Ей-богу, Самурай на какое-то
мгновение даже обиделся, поняв, что парень явился сюда вовсе не ради него! А уж
когда узнал его, все происходящее показалось сущей нелепостью. Этот человек,
единственный из всех живущих на свете, за которым Самурай молчаливо, тайно
признавал законное право убить его, явился к нему в дом, преодолев немыслимые
препятствия, – но вовсе не за ним! И это было не последним потрясающим
открытием ночи…
Самурай глядел в темноту и прислушивался к
своим ощущениям. Случившееся казалось таким далеким! Полуодетая растрепанная
девица с ее разоблачениями, предательство Петра – все было теперь нереальным.
Самурай вяло удивился, а потом вдруг понял, что это означает. Он умирал, вот в
чем дело! Значит, рука не просто привалена плитой – она вдобавок ко всему еще и
размозжена, из него уходит кровь, а вместе с нею – жизнь. Вот почему так
холодно – наверное, он уже потерял немало крови, пока лежал без сознания.
Наверное, если пролежит так еще, вообще может умереть… Как ни странно, это тоже
было сейчас неважно… И вдруг возникла мысль, от которой сердце забилось
быстрее: Самурай вспомнил, что ринулся спасать Олесю, но, конечно, не успел
добежать до ее комнаты. Что же с ней? Осталась ли она жива? Если, предположим,
та сумасшедшая девка говорила правду и Олеся не больна, было бы нестерпимо
узнать, что она погибла при взрыве! Как же так: Самурай приложил столько сил,
пытаясь спасти ее от выдуманной смерти, а когда пришла реальная опасность, не
смог отвратить ее от девочки. И тут же он вспомнил, что, очень может быть,
никогда не узнает, жива ли она. Да как же так? Это ведь несправедливо! Да что
там, будто жизнь когда-то обращалась с ним по справедливости! Он вспомнил Асю и
своих мальчишек и снова зажмурился. А если Олеся жива, но ей просто некому
подать помощь? Выбраться бы отсюда – пусть бы и умереть потом. Он бы заставил
охранников шевелиться, искать ее, вытащить из-под развалин! Но сначала надо
выбраться самому. Почему не слышно человеческих голосов, неужели наверху одни
собаки? Собаки… собаки… Его последняя надежда! Он нашарил на шее свисток и
поднес его к губам. Дунул. Звук неуловим для человеческого уха, но собак
дрессировали подчиняться этому сигналу. Если хоть кто-то из людей остался жив,
они должны обратить внимание на странное поведение псов. Может быть, придут из
деревни посмотреть, что произошло в усадьбе. Хотя на этот счет Самурай особенно
не обольщался: вряд ли его кто-то полезет спасать. Его ведь не знает никто из
деревенских, и, даже если он предъявит бумажку с печатью, мол, я и есть тот
самый ваш благодетель-угнетатель, вряд ли кто поверит. А и поверит, так с тем
большим удовольствием стукнет по черепушке обухом. Убийцы, убийцы… кругом
убийцы! Может быть, стоит помолиться как раз о том, чтобы на собак никто не
обратил внимания? Лучше умереть от потери крови, чем от руки какого-нибудь
палача-мародера. Еще тогда, над телом Македонского, он дал себе клятву, что его
не убьют. Если бы не страх за Олесю…
Наверху что-то зашумело. Шаги, что ли? Кто-то
пробирается по битому камню – вот почему такой скрежет и грохот.
– Есть тут кто живой? Да пошли вы! Ну, пошли,
кому сказано! Брысь!
Это собакам. Голос мужской, вроде бы
незнакомый. Впрочем, это гулкое эхо искажает звуки. Нет, все-таки не охранник.
Неужели сбежались деревенские? Так быстро? Не лучше ли промолчать? Хотя да –
Олеся! Надо спасти Олесю!
– Я здесь, – попытался выговорить Самурай
и сморщился от сухой боли в глотке. Наглотался пылищи, чудится, гортань
наждаком натерта. Прокашлялся. – Я здесь!
– Слышу! – обрадованно крикнули наверху.
Что за черт? Да неужели кто-то способен
радоваться, узнав, что чужой человек остался жив? Бред какой-то. Или верные,
преданные охранники обрадовались, что Хозяин в целости. Нет, не совсем.
– Ты ранен? – раздался вопрос. – Попытайся
сориентироваться и опиши мне, как лежишь, что вокруг тебя. Двигаться можешь?
– А то, – прохрипел Самурай. –
Правая рука зажата, а так все в норме.
– Закрой-ка глаза, отвернись в сторону, –
поступил приказ. – Включу фонарь, как бы тебе не ослепнуть.
Самурай вскинул брови изумленно, однако
поступил как велено. Фонарь был, очевидно, очень мощный, потому что свет его
проник даже сквозь накрепко зажмуренные веки. Показалось, что человек сверху
освещает его как-то очень долго. И вдруг, словно этот назойливый свет что-то
высветил в мозгу, Самурай понял, кто там разглядывает его сверху. Ночной гость!
Брат… как бишь его фамилия, того профсоюзного крикуна? Майоров, точно – Генрих
Майоров. А это – Дмитрий, так его девчонка называла. Ишь ты, спасся, Дмитрий Майоров!
А девчонка его? Судя по бодрому голосу, наверное, тоже. Ну, можно продолжать
отдыхать в тишине своей могилки. Сейчас Дмитрий выключит свет и тихо уйдет,
оставив заваленного человека готовиться к встрече со смертью. Хотя нет! Он же
не знает Самурая, не помнит его! Возможно, и удастся еще побарахтаться на этом
свете. А вот смешно будет, если своим спасением он будет обязан именно тому, от
кого долгие годы подспудно, сам себе не признаваясь, ждал пули в спину? Хотя
нет, тут нужен подъемный кран, чтобы поднять плиты. Ладно, лишь бы Олесю
спасти.
Свет стал спокойнее, Самурай открыл глаза – и
едва удержался от панического крика, поняв, что рядом кто-то есть. Может быть,
Смерть уже пришла за ним? Да это же парень! Уже спустился сюда, с ума сошел,
что ли? Что это он делает? Осматривает руку, ага, понятно. Ну, сейчас пожмет
плечами и отправится восвояси… А рисковый мальчишка! Весь в братца, тот тоже
лез на рожон, вот и словил пулю. И этот доиграется. Ка-ак ухнет на них сейчас
нагромождение плит!..
– Слушай, шел бы ты, а? – тихо проговорил
Самурай. – Неужели непонятно, что одному тут ничего не сделать? Ладно уж,
я уж как-нибудь сам… А ты бы лучше походил вокруг развалин, вдруг услышишь
детский голос. Моя дочь…
– Она жива, – спокойно сказал парень,
водя вокруг лучом фонаря. – Сейчас с ней Лёля, ну, жена моя.
Самурай закрыл глаза. Облегчение, навалившееся
на него, было потяжелее бетонной плиты!
«Господи, – подумал вяло, – господи,
забери меня прямо сейчас, дай умереть счастливым!»
Нет, конечно, он просил слишком многого. А
может, молитва его показалась господу неискренней – ну тут уж не было вины
Самурая, просто на пылкость сил не осталось.
А ведь бог прав, ты погляди-ка! Рано еще
помирать!
