– Ну и что? А веревка страховочная? Самое
страшное, что с вами произойдет, – повиснете вон под той балкой и будете
дожидаться, пока я вас не втяну наверх.
– Ладно, я буду болтаться, а вы? –
спросила настырная девица. – С вами что будет, если вы сорветесь?
Это было так смешно, что Дмитрию даже
расхотелось снова обижаться:
– Шутите, девушка? Я все-таки альпинист, хоть
и бывший.
– Нет, а все-таки? – не унималась
она. – Я, если что, буду болтаться под балкой, а вы со скоростью девять и
восемь десятых…
– С ускорением, – машинально поправил
Дмитрий.
– Да какая разница? – жалко усмехнулась
она. – Нет, я так не хочу. Это же ваша страховка, вы ее с себя сняли. Я с
места не тронусь, пока вы тоже чем-нибудь не обвяжетесь!
– Теряем время, – сердито сказал
Дмитрий. – Вместо того чтобы с вами лясы точить, я должен искать живых
людей. Пошли по-быстрому. Я впереди, вы за мной.
Он и моргнуть не успел, а Лёля мгновенно
расстегнула карабин, сдернула с себя страховку и подала ему. – Идите.
Спускайтесь, ищите. Правда, что я вам тут зубы заговариваю? Идите, идите! Я с
вами побыла – и немножко полегче стало. Теперь я как бы не одна останусь. Вы
работайте, а за мной пусть пришлют вертолет. Ну что вы на меня смотрите, как на
дуру? Я видела в кино, как людей снимали с верхнего этажа какого-то небоскреба
на вертолете. Кстати, может, и там, наверху, еще кто-то спасся. Их бы тоже
заодно вертолет подобрал. Нет, ну что вы так смотрите?!
Дмитрий смущенно моргнул. Почему не оставляет
ощущение, будто он уже видел эти глаза?
– С небоскреба, говорите? – переспросил
задумчиво. – Нет, боюсь, тех, кто мог остаться на верхних этажах, тоже
придется снимать мне или другим ребятам. Вертолет, конечно, штука хорошая, но
не для здесь. Высота не очень большая, так что представляете, какую пылищу он
винтом поднимет? До небес! Жди потом, пока снова уляжется. Этак мы весь фронт
работ потеряем. Кроме того, не поручусь, что вся эта конструкция не развалится
от вибрации. Тогда и вы, и те, кто может быть сверху, погибнете наверняка. Я уж
не говорю, что все это рухнет на еще не разобранный завал, и тогда у тех, кого
сейчас пытаются откопать, вообще не останется ни единого шанса. Это понятно?
Лёля кивнула.
– Пойдем по карнизу?
Вздрогнула, вскинула беспомощные глаза:
– Только вы привяжитесь тоже. Вместе со мною,
тут ведь хватит веревки!
Дмитрий на миг зажмурился. Интересно, замужем
она или нет? Если нет еще – вот достанется кому-то счастье, будет непрестанно с
мужиком пререкаться, слово за слово цеплять. А ведь корабль должен вести
капитан!
– Поясняю, – сказал как мог
спокойнее. – Карниз хоть и довольно надежен, а все-таки это не улица
Большая Покровская. Я по нему пройду спокойно, однако, если вы оступитесь, мы
сорвемся и повиснем оба. Не уверен, что мои восемьдесят кэгэ и ваши… сколько?
Семьдесят два, три?
– Шестьдесят семь! – выдохнула она
зло. – А рост, если вас это интересует, сто семьдесят три! Объем…
– Не уверен, значит, что мои восемьдесят и
ваши шестьдесят семь веревка выдержит, – перебил Дмитрий, хотя с неохотой:
во-первых, веревка рассчитана на гораздо больший груз, во-вторых, предмет
разговора стал очень интересным. Но хватит тратить время на болтовню! – А
если даже и так, кто нас обоих потом спасать будет? Придется отвлекаться
кому-то из ребят снизу, а у них и без нас забот хватает. Доступно?
– Доступно, – опустила голову
девушка. – Знаете, у меня такое ощущение, что вам жутко противно спасать
меня – именно меня! Но сейчас-то вы видите, что я совершенно ни в чем не
виновата, не то что в прошлый раз. Я честно не хотела идти к Свете, меня мама
заставила… О господи! – Из ее глаз вдруг хлынули слезы: – А где же Света,
что с ней?
Дмитрий покрепче сцепил зубы. Юра Разумихин
говорил, что спасателю довольно часто приходится становиться психотерапевтом.
Но что приходится чувствовать себя санитаром в отделении для буйных, речи не
шло… Какой прошлый раз? Почему противно? Она заговаривается, эта Лёля?
Странно, однако, но у Дмитрия почему-то
отлегло от сердца, когда он понял: девушка в этот злополучный дом попала
случайно, квартира, от которой остался только порог ванной комнаты с осколками
кафеля, не ее квартира, и там, под завалами, не погребена ее семья, может быть,
муж… Ей и так сегодня досталось, бедняжке, чтобы оплакивать еще какую-то
потерю. Хотя эта Света… Ну, кем бы Света ни была, ей Дмитрий уже вряд ли может
помочь. А вот этой несчастной плачущей девочке, которая еще и пытается
заботиться о ком-то, кроме себя, – может.
Опять обнял ее, не намереваясь отпускать, даже
если начнет вырываться.
– Подожди плакать, ладно? – шепнул,
утыкаясь в холодные, пахнущие пылью и ветром, сбившиеся пряди. – Потом,
когда спустимся, будешь плакать сколько хочешь. Я сам готов тебе слезы утирать
хоть всю оставшуюся жизнь. Но сейчас надо идти на «станцию». Ты воспаление
легких скоро схватишь, и вообще силы кончатся, а у меня еще работы выше крыши.
Да… непорядки у Димы Майорова сегодня с
русским языком. То стращал девушку, что доберется до нее, теперь вот… Чего в
этом доме уже нет – так это крыши. Ветром он крыт, вот что!
– А ты на меня уже не сердишься? –
прошептала Лёля, прижимаясь так, словно он был вовсе не чужим человеком, а
родным братом по меньшей мере. Впрочем, Разумихин предупреждал, что для
спасаемого спасатель тоже становится самым близким человеком, в нем воплощается
весь мир… на какое-то время, конечно!
– Да ну, глупости, на что сердиться? –
сказал Дмитрий, опять переставая хоть что-то понимать. – Со всяким может
случиться.
– А ты долго тогда злился? – выдохнула
Лёля ему в шею, и Дмитрий почему-то перестал чувствовать себя братом. То есть в
общечеловеческом смысле – это пожалуйста, сколько угодно. Но братом конкретно
вот этой девушки… Нет уж!
– Сразу перестал, – пробормотал, уже
совершенно не соображая, что говорит.
– Ну хорошо. – Она со вздохом
отстранилась. – Потом я у тебя еще раз попрошу прощения как следует.
Ладно, я согласна идти.
Дмитрий едва не спросил – куда, поймал слово
на самом кончике языка. Вот был бы прикол!
Он шел первым, велев Лёле держаться за его
пояс. Риск налицо, конечно: вздрогнет, дернется – и запросто сорвет его с
карниза. Но… опять же премудрый Разумихин уверял, что спасаемому легче, когда
есть тактильный контакт со спасателем. Насчет обратной связи Разумихин
умалчивал, однако Дмитрий подумал, что наконец-то он и сам может кое-чему
научить своего многоопытного наставника. Обратная связь имела значение, и очень
даже немалое!
