Лёльку Мордюков давно не видел, а сейчас
присмотрелся к ней – и диву дался. Тот, усатый, мужик хоть куда, даром что
черный. И что он в ней нашел? Желтая, тощая, под глазами синяки… Может, в
положении уже? Запросто! И ей еще повезло, что черный – мужчина порядочный.
Вдобавок она была вся зареванная, а как про отца Мордюков сказал басню, вообще
в три ручья слезы хлынули. Она даже и спрашивать ничего особенно не стала,
Мордюков ее тепленькую взял. Так что зря они с усатым целый «план Барбароссы»
сочиняли. Покидала Лёлька в сумку какие-то вещички, переоделась в штаны и
маечку – и поехали. Мордюков, конечно, слова не сказал, хотя своей дочке не
давал в штанах ходить, задницу всем показывать. Ничего, у того мусульмана
Лёлька не больно-то в джинсах побегает! Небось еще и паранджу на морду навесить
придется!
Очень Мордюкова это позабавило, он едва ржать
не начал, но вовремя спохватился.
Вышли во двор. Мордюков огляделся неприметно,
но знакомца своего усатого не обнаружил: он уже смыться успел. Небось вовсю
жмет к тому повороту на карьер. Ох, черт, Мордюков ведь совсем забыл спросить,
какая у него машина, кто ждать будет. Да ладно, как-нибудь…
– Садись, – говорит.
Лёлька села рядом, сумку в ноги бросила. И за
всю дорогу хоть бы слово сказала – сидела мрачная-мрачная!
Ну, Мордюков тоже не лез с разговорами. Больно
надо! Он продолжал бы путь в приятном и ровном состоянии духа, когда бы не
точило беспокойство: отдаст ли усатый остатние денежки? Или жаба его давить
станет? Ох уж эта жаба-жадность, она человека вообще способна насмерть
задушить, не то что заставить зажать какие-нибудь несчастные полкуска! Что бы
такое придумать, чтоб уж наверняка заставить его раскошелиться? Может,
заблокировать изнутри дверцы и крикнуть: не откроюсь, мол, и невесту твою не
отдам, покуда не шваркнешь денежки на бочку!
А что? Мыслишка на славу! Ведь тыща за такое
дело не предел, совсем не предел!
Мордюков даже хихикнул, представив, как
ладненько все может устроиться. Единственное, что могло помешать, это сама
Лёлька. А ну как не захочет она взаперти сидеть и смотреть, как дачный сосед ее
будущий семейный бюджет в свой карман перекачивает? Еще рожу исцарапает, вон
когти какие отрастила, сразу видно, белоручка, не то что Жанночка…
Но когда Мордюков, проехав Окский, увидел
слева угольно-черного бегемота неизвестной марки, то подумал: еще неизвестно,
кому Лёлечка своими когтищами морду полосовать будет. Что-то не запрыгала она
от радости, увидев своего усатого. Вот же деревяшка бесчувственная, а джигит
из-за нее…
– Встречай милого дружка, – хмыкнул
Мордюков, перегибаясь через ее джинсовые коленки и открывая дверцу. Сама Лёлька
сидела как в гостях, тупо озираясь.
Открыл, значит, Мордюков дверцу и ждет, когда
с ним расплатятся. И переживает: а вдруг?..
И вдруг…
– Выйти всем! – сказал усатый, и в его
руке Мордюков увидел… увидел вовсе даже не деньги, а пистолет.
Тут его что-то ткнуло в левый бок. Повернулся
– о господи, царица небесная! Еще один мужик стоит, и с таким же пистолетом!
Мордюкова прошиб холодный пот. Ах же вы, гады,
подумал он, ах же сволочи! Это все из-за такой ерундовины, как несчастные
полкуска?! Да, друг Вова, заработал ты и на доски, и на шифер, и на самосвал
песку из этого самого карьера… Ни хрена этот усатый не доплатит, еще и задаток
заберет, а может, и то, что за малину наторговано.
Мордюков просто-таки прирос к сиденью, а
Лёлька между тем начала выбираться наружу. Ну, Мордюкову не до нее было:
смотрел на ствол, на него направленный, и думал, настоящий он или нет. Что это
боевое оружие, и в мыслях не было. На худой конец, газовик или пневматика. А то
и вовсе пластмассовый пугач для простофиль. Да… задавила-таки их жаба, как он и
думал!
– Выходи, козел, – сказал напарник
усатого, и Мордюков зашевелился.
Ну, точно. Сейчас накостыляют по шеям, машину
обчистят, а самих поминай как звали. Еще спасибо скажешь, если «Ниву» не
угонят. И, главное дело, Мордюков сам, как дурак, свернул на этот пустынный
спуск! В двадцати метрах шоссе свистит, рядом два поселка, Окский и Доскино, а
поди ж ты!.. Да нет, не настоящее у них оружие, у джигитов этих, не может оно
настоящим быть, и хорош же он будет дурак, если все свое нажитое профукает
из-за пластмассовой игрушки…
Тут его что-то толкнуло. Откинулся… Рожа
какая-то смотрела сверху – бурая, обвислая, бородавчатая. Она повалила
Мордюкова и налегла сверху, на грудь, неодолимой тяжестью. Чудилось, будто
камень или плита могильная на него давит! И рожа все ближе, ближе… холодная,
осклизлая…
«Жаба! – подумал Мордюков. – Рожа-то
жабья!»
А больше он ничего не успел подумать.
Лёля. Октябрь, 1998
На исходе октября прошлого года, когда
внезапно ударил мороз, Лёля стояла у окна, глядя на остатки желтых, дрожащих на
ветру листьев. Вороны возмущенно носились над крышей соседнего дома, гвалтом
выражая свой протест против злорадной ухмылки природы. Нет, ну в самом деле:
еще вчера стоял великолепный, сияющий, теплый день вернувшегося бабьего лета, а
сегодня воцарилась «глухая пора листопада», и сине-золотое сияние осени
растаяло пред грозным обликом зимы, как дым…
Вот именно как дым, Лёля воочию видела этот
дым. Он клубом поднялся к окну и был в клочья разорван порывами ветра. Тут же
они радостно набросились на новую поживу, будто голодные птицы на ломоть хлеба,
и до Лёли как-то вдруг дошло, что дым этот отнюдь не метафорический, а очень
даже реальный!
Что характерно, именно такой вот белый,
тягучий, жуткий дым она видела сегодня во сне. Это был стопроцентный кошмар:
Лёля сидела, забившись в уголок, и изо всех щелей на нее наплывали струи дыма,
а она никак не могла вспомнить, по какому номеру звонить в пожарную охрану.
Наконец вспомнила, долго-долго искала по квартире телефон. А когда нашла,
позвонила, и тут ее отматерил полупьяный мужской голос…
Когда Лёля проснулась, была глубокая ночь. На
улице царила тишина, безжалостно нарушаемая отборным матом. Судя по отдельным
русским словам, говоривший никак не мог понять, каким образом он вместо центра
Сормова оказался в районе площади Свободы.
Лёля вскочила с постели, принюхалась. Дымом не
пахло! Она прикрыла окно, но долго еще не могла уснуть, вновь переживая кошмар
и надеясь, что он не сбудется никогда, никогда! Но, как известно, чтобы страшный
сон не сбылся, его надо немедленно кому-нибудь рассказать. Однако утром Лёля
проспала, родители уже ушли в университет. Не в фирму же звонить, чтобы
рассказать сон, все-таки она на больничном, неудобно как-то! И вот…
