Однако время шло, а в дверь никто не звонил.
Лёля сидела на диване, теребя кружево длинной бирюзовой блузы, которую купила
сегодня – нарочно, чтобы выглядеть неотразимой, – и, как адвокат перед
лицом суровых присяжных, с самого начала настроенных на вынесение смертного
приговора, изобретала все новые и новые доводы в пользу своего подзащитного: поехал
домой переодеться, но транспорт ходит плохо, дождь, поздно, ни такси, ни
«чайника»; Дмитрий начал гладить парадную рубашку, но прожег ее утюгом, а
больше нечего надеть; в ванной намылил голову, а в эту минуту отключили воду;
он звонил Лёле, но к ее телефону подключились какие-то паразиты, номер был
беспрерывно занят, Дмитрий обиделся и решил не приходить…
Присяжные зевнули и сочли, что речь адвоката
затянулась. Пора выносить приговор!
Лёля метнулась к телефону и порывисто набрала
номер. Черт, почему она так долго колебалась, прежде чем сама решилась ему
позвонить? Дмитрий, правда, просил этого не делать – разве только в самом
экстренном случае. У него были какие-то сложные отношения с квартирной
хозяйкой. Ничего, переживет. Сейчас как раз такой случай!
Гудок… другой, третий… пятый и шестой. Никого
нет дома, что ли?
Наконец-то!
– Але? – сонный, недовольный женский
голос.
– Ради бога, извините, – забормотала
Лёля, вытирая слезы, которые терпели-терпели, да вдруг, в самый неподходящий
момент, хлынули ручьем. – Пожалуйста, простите, я понимаю, сейчас ужасно
поздно, но не смогли бы вы позвать к телефону Дмитрия? Это очень важно!
– Дмитрия? – переспросила женщина, и Лёля
просто-таки физически ощутила, как в ее приглушенном голосе растаяли остатки
сонливости: он стал жестким, настороженным. – Ну, вообще-то он уже спит… –
На секунду отвернулась от трубки, голос зазвучал еще глуше. – Да, крепко
спит. Я могу его разбудить, конечно, если что-то очень срочное. До утра нельзя
подождать? Он такой усталый пришел сегодня…
Лёля прикусила губу. Бог ты мой, что за чушь
вдруг полезла в голову… Как не стыдно! Но почему, почему эта тетка говорит,
понизив голос, словно боится разбудить лежащего рядом человека? И… кто этот
человек?
– Хорошо, – выговорила она похолодевшими
губами. – Я подожду до утра.
– Ой, подождите! – шепотом вскричала
женщина. – А что передать, кто звонил? Кстати, вы не Лёля?
– Лёля, – выдохнула она с внезапно
ожившей надеждой. – Да, это я.
– Ах это вы-ы, – насмешливо протянула
женщина. – Ну, вот что, Лё-ля: Дмитрий просил передать вам – вам
персонально, – чтобы вы этот номер забыли. Понятно? За-бы-ли! И никогда не
звоните ему сюда больше, никогда!
Через некоторое время до Лёлиного сознания
дошел какой-то истерический писк. Похоже было, что она сжимает в руках живое
существо, пытаясь открутить ему голову, а существо отчаянно стонет.
Глянула вниз. Да это в трубке пищат короткие
гудки, трубку-то она так и не положила!
Лёля прерывисто вздохнула, нажала на рычаг и,
дождавшись нормального гудка, набрала номер. Но не тот, по которому только что
звонила.
– «Радуга-Поиск», – раздалось после
долгого ожидания.
– Для абонента 2929, – сказала Лёля, с
трудом шевеля губами.
– Громче, вас не слышно! – послышалось
раздраженное.
Ах громче?!
– Для абонента 2929! – прокричала Лёля и
отчеканила: – Забудь мой телефон! Лёля!
И бросила трубку, не дожидаясь, пока
телефонистка переспросит, как ее зовут.
Лёля вошла в комнату, бездумно глядя на трепет
свечных огонечков. Маслянисто поблескивал майонез на салатах. Включила люстру и
задула свечи. Дым показался слишком едким, каким-то химическим. И от салатов,
оказывается, исходил острый рыбный запах.
Она судорожно сглотнула. Вдруг вспомнила, как
варила кальмаров, какими они сначала были мерзко-скользкими, а потом, покипев
три минуты (не больше, не то будут жесткими!), побелели и сделались похожими на
обезглавленных белых мышей…
Лёля прижала ладонь к губам, едва удержав
отвратительную массу, вдруг взметнувшуюся из желудка. Ринулась в туалет,
еле-еле успела. Ее рвало отчаянно, страшно, текло даже из носа, Лёля
задыхалась, обливалась слезами. Едва успевала высморкаться, глотнуть воздуху –
и снова захлебывалась рвотой.
Через какое-то время, показавшееся нескончаемо
длинным, смогла разжать руки, вцепившиеся в унитаз, и побрела в ванную,
хватаясь за стены. Из зеркала на нее взглянуло незнакомое,
землисто-зеленоватое, отекшее лицо, испещренное красными крапинками порвавшихся
кровеносных сосудиков, с опухшими, красными глазами.
О господи!.. Не тот ли это астральный антипод,
которого ей так и не удалось разглядеть в Светином зеркале?
Лёля устало отвернулась и начала раздеваться.
Бирюзовая блузка была вся в пятнах. Кое-как простирнув ее под краном и забросив
на веревку, Лёля вползла в ванну. Одной рукой направляла на себя душ, другой
чистила зубы. Но даже «Аквафреш» не мог уничтожить привкус желчи во рту, а
тугие горячие струи оказались не в силах вымыть из головы мысли, от которых
Лёлю било, будто током.
Наконец она закрутила краны, вытерлась. Но
стоило войти в комнату и ощутить теплый рыбный дух, как спазмы вновь стиснули
желудок. Сглатывая отвратительную слюну, стараясь не дышать, Лёля ринулась к
столу, схватила обе вазы с салатами и опустошила их в унитаз. Вымыла посуду, но
запах не исчезал.
Лёля открыла все окна, вынесла ведро с
кальмаровыми внутренностями в мусоропровод – и здесь ее настиг новый приступ
рвоты.
Лёля не помнила, как вернулась в квартиру, как
прошла ночь. Сохранились в голове какие-то обрывки: она тупо убирает со стола,
снова и снова склоняется над унитазом, корчится на полу от резей в пустом
желудке, перегибается через балконные перила, подставляя лицо под дождь в
надежде, что хоть это даст ей облегчение… Да нет, пожалуй, она должна была
благодарить свои страдания, потому что они не оставляли сил думать. Все, что
она могла теперь сделать с собой и своей жизнью, – это дождаться утра,
поехать прямо к восьми, к началу приема, в женскую консультацию и взять у
докторши с фиолетовыми волосами направление на аборт. Что характерно, та не
сказала ни слова против, а пожилой медсестры не было в кабинете.
Ну и слава богу!
Дмитрий. Май, 1999
Дмитрий вскинулся, ошалело зашарил по бедру.
Потом, спохватившись, нашарил джинсы, висевшие рядом с диваном, на стуле.
Пейджер зуммерил как-то особенно громко, бесцеремонно взрывая сонную, уютную
тишину.
