Ребенок хихикнул:
– Конечно, девочка. Меня Олеся зовут. А папа
зовет просто Леся. Мне семь лет, а тебе?
– Двадцать пять.
– О, да ты почти такая же старая, как
все! – разочарованно протянула Олеся. – А ты здесь для меня?
– Как это? – настороженно спросила Лёля,
выпрямляясь.
– Ну – как? – удивилась Олеся. – Мне
же скучно бывает. И папа иногда мне кого-нибудь привозит. Недавно здесь была
Юля. – Девочка вздохнула. – Юля была такая хорошая, она научила меня
в куклы играть. Я раньше, до Юли, была такая глупая! – Олеся тоненько
рассмеялась. – У меня знаешь сколько кукол! Ого! Сто, сто, правда! –
горячо выкрикнула она, хотя Лёля и не думала спорить. – Звери всякие, вот
такие, – подняла руку над головой, – и куклы-девочки, куклы-тети. Но
я раньше думала, что они просто так должны сидеть. Юля меня научила играть, как
будто я мама, а куклы – дочки. Но я не люблю играть в маму, потому что придется
уходить в рай, а куклы останутся одни. Лучше играть в гости, в школу…
– Ты ходишь в школу?
– Нет. – Девочка тяжело, печально
вздохнула. – Мне нельзя. Да и куда? В деревне школа есть, но доктор боится
меня отпускать к детям. Ну и вообще… – Она задумчиво поковыряла тапочкой
ковер. – Нет, я не люблю учиться. Хотя с Юлей было интересно, я бы,
наверное, согласилась, но Юля ушла в деревню… – Олеся опять вздохнула.
Какая-то Юля учила девочку… Так, может, и она,
Лёля, привезена сюда для той же цели? Тогда похитители полные идиоты. Нашли
кого похищать! Лёля даже в школе ни дня не работала. Ошибка, что ли? Ошибка,
которая скоро разъяснится? Но при чем здесь тогда очищение организма? Или
учителей для девочки подбирают с учетом чистоты крови, расовой принадлежности?
Ну, с этим у Лёли вроде бы все в порядке – если Олеся русская, конечно. Если же
нет… Лёля не выдержит отбора.
Эти мысли мгновенно пролетели в голове. Но
главным было другое: неведомая Юля ушла в деревню! Значит, отсюда можно уйти!
Значит, отсюда отпускают или выгоняют – очевидно, не справившихся? О господи,
да ведь у Лёли вечно все валится из рук, это всем известно, у нее накладные
через одну с ошибкой выходили, нет на земле дела, с которым она справилась бы,
ее надо выгнать прямо сейчас! В деревню, в глушь, в Саратов… в смысле в Нижний
Новгород!
Она с трудом сдержала нетерпеливое
восклицание. Вряд ли такие вопросы решает девочка. В конце концов, не она
завезла сюда Лёлю. Но вот о чем непременно надо спросить…
– Слушай, Олеся, а как ты попала в мою комнату?
У тебя что, ключ есть? И где твоя комната? Как бы посмотреть на твоих кукол? Я
тоже люблю играть. Мы можем устроить кукольный бал.
– А что такое ключ? – спросила девочка.
Лёля недоумевающе уставилась на нее. Это
шутка? Или ребенок правда не в себе?
– Это то, чем ты открыла мою дверь и
эту, – пояснила терпеливо. – Такая металлическая штучка… палочка… –
Оказывается, самые простые вещи описывать труднее всего.
– Волшебная палочка? – обрадовалась
Олеся. – Да, Юля тоже говорила, что здесь все двери открываются как бы по
мгновению волшебной палочки.
– По мановению, – машинально поправила
Лёля.
Но девочка нетерпеливо отмахнулась:
– Нет, по мгновению, мне так больше нравится!
Юля говорила: по мгновению волшебной палочки, будто в заколдованном дворце! А
ты догадалась, что к тебе сегодня приходила заколдованная принцесса? И ты
убежала, как Людмила, а потом блуждала в заколдованном саду.
Лёля беспомощно смотрела на странного ребенка:
– Это ты, что ли, была заколдованная?
– Ага, – счастливо кивнула Олеся. –
Я влезла в шкуру своего медведя. Он раньше был чем-то набит, как все игрушки,
но дядя Илюша его выпотрошил, чтобы я могла наряжаться медвежонком. Я так
всегда играла, еще когда у дяди Илюши жила. Однажды папа меня искал, искал, а я
в шкуре сидела, меня туда Асан спрятал.
Лёля вспомнила, как собиралась шарахнуть
неведомого ночного гостя креслом. Это же надо, сколько страхов она натерпелась
от невинной детской шалости! А эта девчонка случайно не родная сестричка вождя
краснокожих? Похоже на то…
– Ты испугалась! – радостно блестя
глазами, воскликнула шалая девчонка. – Вот здорово!
«Ах ты, садистка малолетняя!»
– Если ты испугалась, значит, доктор тоже
испугается. И Толик! И староста из деревни! И Любка! Они испугаются и помрут от
страха! Все помрут!
В голосе девочки зазвенели истерические нотки.
Она нервно стиснула кулачки, и Лёля безотчетно шагнула вперед и, обняв Олесю,
крепко прижала к себе.
– Лучше не надо, – шепнула, со смешанным,
незнакомым чувством вдыхая теплый детский запах. – Я струсила, потому что
женщина, а мужчины покрепче, их так просто не испугаешь, еще и тебе достанется.
А жаль, мелькнула мысль. И еще: хоть один,
хоть маленький, но появился у нее союзник в этом пугающем местечке! Олеся тоже
ненавидит доктора – за что, интересно знать?
– Достанется? – Девочка, доверчиво
прильнувшая было к Лёле, вырвалась и глянула с надменным, недетским выражением:
– Мне?! Да меня и пальцем никто не тронет! Я слышала, как Любка говорила
Толику, что с удовольствием придушила бы эту девчонку, меня значит, но что у
нее и у всех остальных здесь руки коротки. Мой папа им тогда всем головы
поотрывает и на помойку выбросит.
Она вдруг зевнула, как звереныш, –
сладко, во весь рот, смешно потянулась.
– Ой, ну ладно, я уже спать хочу. Пока!
И, махнув Лёле, двинулась к двери.
– Погоди, – растерянно окликнула
Лёля. – А там, наверху, комната… она открыта?
– Ах да, – девочка устало побрела к
лестнице. – Ты же без меня туда не попадешь. Пошли.
– Ты можешь дать мне ключ, – снова
взялась за свое Лёля, но тут же вспомнила, что девочке незнакомо это слово.
– Нет, дверь открывается сама. Встанешь перед
ней, как лист перед травой, скажешь: «Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко
мне передом!» А потом еще: «Сезам, откройся!» Дверь на тебя посмотрит и
откроется. Это чтоб войти. А выйти можно, если только двери кто-нибудь откроет
снаружи.
У девочки заплетались ноги, голос был совсем
сонный. И бормотание тоже напоминало бред полуспящего человека. Так что Лёля не
поверила своим глазам, когда Олеся встала перед дверью в конце второго этажа,
откинула со лба челку и с серьезным, требовательным выражением уставилась на
эту самую дверь.
