Он тоже заглянул под кровать. Никого, конечно.
Ни живой, ни мертвой. Куда же они дели труп? Или нашли ее где-то в другой
комнате и там и застрелили?
Он обошел второй этаж, но больше мертвых не
видел, хотя весь дом носил следы беспощадного, разгромного грабежа. На первом
этаже – та же картина.
Девочки не было. Неужели утащили с собой? Но
зачем?
Выходя из кухни, Самурай поскользнулся и чуть
не упал. Из-под каблука выкатилась крошечная зеленая бусинка. Самурай поднял ее
– и снова чуть не упал. Либо великолепный страз, либо… либо изумруд.
Он покатал камушек на ладони – и вернулся на
кухню. То-то ему показалось странным, что вся посуда выкинута из большого
буфета! Присел на корточки, заглянул в нижний отсек – и увидел открытый сейф.
Сейф был пуст – рядом лежала только куча каких-то бумаг, выброшенных, очевидно,
за ненужностью. Тут же Самурай обнаружил несколько пустых замшевых мешочков со
штампами ювелирных фирм. В таких мешочках иногда продают драгоценности…
Он медленно кивнул, удивляясь собственной
недогадливости. Ну конечно же! Вот почему пытали хозяев! Им нужна была девочка,
однако они прекрасно знали про коллекцию драгоценных камней Братчикова (эта
информация была в картотеке) и заодно решили набить карманы блестящими
камушками.
Самурай выпрямился, ногой небрежно сдвинул в
сторону смятые бумаги – и вдруг в глаза ему бросилась знакомая фамилия.
Схватил кипу, торопливо перелистал… и не
поверил своим глазам. Он держал в руках копию свидетельства о браке Александра
Филипповича Ядрова (Македонского, стало быть) и Антонины Сергеевны Чеховой.
Здесь же лежала копия свидетельства о рождении 17 марта 1992 года их дочери
Олеси Александровны Ядровой, а также свидетельство о смерти жены Македонского,
последовавшей 18 марта того же 1992 года.
Что за нелепость? Почему не уничтожены такие
важные документы? Или убийцам настолько задурили глаза драгоценные стекляшки?
Самурай продолжал перебирать бумаги. Здесь
были даже копии свидетельств о рождении самого Македонского и его жены, их
дипломов. Александр-то Македонский оказался по профессии учителем истории, вот
чудеса. А его жена – учителем русского языка и литературы. Судя по всему, они
познакомились во время учебы в местном пединституте, который окончили в один
год. На всех копиях стояла печать какого-то московского нотариуса по фамилии
Габуния. Это было что-то вроде архива Македонского – с фотографиями его самого,
жены, каких-то незнакомых людей. На фотографиях часто мелькали лица
Братчиковых, бывших, очевидно, по жизни близкими друзьями Ядровых, потому им и
было доверено воспитание Олеси. Кое-какие из снимков он видел в картотеке шефа
и не совершил, собственно говоря, никаких открытий, кроме одного: когда в
пластиковой папке нашел документы на право владения землей и домом в Чувашии,
возле какой-то деревни Лесной. Судя по описаниям и прилагаемым фотографиям, это
был лакомый кусочек: гектар земли, трехэтажный домина и все такое. Дом был
оформлен на имя Македонского на основании дарственной от Братчикова. Судя по
стоимости имения, признательность Ильи Прокопьевича старому другу была поистине
безграничной! Очевидно, Македонский говорил правду: Братчиков был ему обязан
жизнью, а за такое любой цены мало.
А это что такое? Схема минирования дома?!
Фантастика! Строить себе жилье, готовое в любую минуту взлететь на воздух?
Такое мог сделать либо сумасшедший, либо очень предусмотрительный человек.
Именно таким и был Македонский. Наверное, он хотел уйти из «Нимба» и поселиться
с дочерью в этом чудном заповедном уголке под названием усадьба «Лесное», жить
спокойно и счастливо, пока не придет необходимость привести в действие взрывное
устройство… Не то дико, не то диковинно все это.
Самурай нахмурился, еще раз проглядывая
бумаги. Все-таки странно, что ничего не тронуто, не уничтожено. Документы
переворошили – очевидно, в поисках зеленых бумажек, но толком не просматривали
и оставили в покое… А может быть, в этом все и дело? Может быть, зря Самурай
так мечтал о второй дырке во лбу шеф-директора? Может быть, «Нимб ЛТД» в самом
деле не имеет никакого отношения к зверскому убийству Братчиковых, здесь
побывали вульгарные грабители, которых интересовали только деньги и камушки?
Но что они сделали с девочкой? Где она?
Надо искать. Надо методично обшарить каждый
уголок в доме, но найти Олесю. Ведь Самурай приехал сюда ради нее. Это его долг
Македонскому, это оправдание…
Он вздрогнул. Стон? Зов? Какой-то шорох
наверху?
– Олеся! – окликнул он, забыв об
осторожности, но тут же выдернул из-за пояса пистолет и крадучись двинулся
наверх.
Стон повторился, и Самурай нахмурился: это был
слабый мужской голос.
Оказывается, тот кавказец, который своим телом
прикрывал вход в детскую, был еще жив! И даже соображение к нему вернулось: во
всяком случае, завидев Самурая, он слабо зашарил по полу, ища пистолет.
Самурай показал ему свой:
– Не дергайся. Говорить можешь? Где девочка?
Раненый блеснул на него лютым взглядом и
прикрыл глаза, как бы вновь провалившись в беспамятство, однако ресницы
подрагивали, выдавая притворство.
Самурай, недолго думая, упер ему в висок дуло
и произнес самым зверским голосом, какой только смог изобразить:
– Считаю до трех. Где девчонка? Ну? Раз…
И без того бледное лицо раненого обесцветилось
так, словно смерть уже выпила из него все краски. Запекшиеся губы разомкнулись,
однако ничего, кроме «аллах акбар» и прочей невнятицы, Самурай не расслышал.
Итак, гость Братчиковых предпочел вручить душу великому аллаху, но ничего не выдать.
Или он не знал, где Олеся?
Что-то подсказывало Самураю: знал! И еще
что-то подсказывало: она жива! Не может ведь быть, чтобы она погибла, когда
ради нее… Ради нее он сам остался жив!
Значит, надо было заставить кавказца говорить.
Самурай стиснул челюсти, вспомнив два изуродованных тела, привязанных к стульям
внизу, в холле. Он тоже так умел, но сейчас этот способ не годился.
Спустился на кухню, нашел водки, аптечку,
опять двинулся наверх. И на миг у него дыханье сперло в груди, когда кавказца
не оказалось на прежнем месте! Нет, далеко он не убежал, он вообще не мог
бежать: он полз. Вполз в детскую и тут, среди мохнатых зверей, снова лишился
сознания.
Самурай задумчиво посмотрел, как он лежит,
вцепившись в того большого медвежонка, на которого он обратил внимание в первый
раз, и вдруг, повинуясь тому же негромкому голосу, который уже вторые сутки
звучал у него в голове и подсказывал, что и как делать, отбросил руки кавказца
и поднял игрушку.
Сердце так и подскочило: слишком она была
тяжелой для игрушки! И тотчас он заметил «молнию», проходящую через все тело
зверя до самой макушки. Дернул ее…
И нашел Олесю.
